В каюте его ждала очередная пачка факсов. Он схватил их, все еще надеясь на спасение. Первый факс был от Питера Вэйкхема, заместителя директора «Армстронг Коммьюникейшнз», который, несмотря на позднее время, явно все еще сидел в своем кабинете. «Срочно позвони, пожалуйста», — гласило сообщение. Второй факс был из Нью-Йорка. Акции компании упали до минимума, и его банкиры «против своего желания сочли необходимым» выставить собственные акции на продажу. Третий факс пришел от Жака Лакруа из Женевы. Он подтверждал, что поскольку банк не получил 50 миллионов долларов до закрытия, у них не остается другого выбора, кроме…
В Нью-Йорке было двенадцать минут шестого, в Лондоне — двенадцать минут одиннадцатого и двенадцать минут двенадцатого в Женеве. К девяти часам утра он уже не сможет контролировать заголовки собственных газет, не говоря уж о газетах Кита Таунсенда.
Армстронг неторопливо разделся, свалив одежду в кучу на полу. Потом достал бутылку бренди из буфета, щедро плеснул себе в большой пузатый бокал и рухнул на широкую кровать. Он тихо лежал, когда заурчали, оживая, двигатели, и через несколько минут услышал лязг поднимаемого с морского дна якоря. Лавируя между другими судами, «Сэр Ланселот» медленно выходил из гавани.
Час шел за часом, но Армстронг не шевелился, лишь изредка подливал себе бренди, пока не услышал, как маленькие настольные часы у его кровати пробили четыре раза. Тогда он сел, немного подождал и опустил ноги на пушистый ковер. Неуверенно встал и, покачиваясь, пробрался по неосвещенной каюте к ванной комнате. Дойдя до открытой двери, он снял с крючка просторный халат цвета слоновой кости — карман был украшен надписью «Сэр Ланселот», вышитой золотой нитью. Он вернулся к двери каюты, осторожно открыл ее и босиком шагнул в тускло освещенный коридор. Немного помедлил, потом закрыл дверь на ключ и положил его в карман халата. Он стоял неподвижно, пока не удостоверился, что слышит лишь знакомое гудение мотора яхты внизу.
Его шатало из стороны в сторону, когда он нетвердой походкой шел по узкому коридору. Подойдя к ведущей на палубу лестнице, он ненадолго остановился. Потом стал медленно подниматься, крепко цепляясь за канаты. Добравшись до верха, он вышел на палубу и быстро огляделся. Никого не было видно. Стояла ясная тихая ночь, которая ничем не отличалась от девяноста девяти из ста таких же ночей в это время года.
Армстронг молча направился дальше и наконец оказался над машинным отделением — самой шумной частью судна.
