Ну а мы с верным Чуй сразу направились в Старо Място, в старый город то есть. Тут мало что от вольного Данцига уцелело. А что восстановили после войны — сплошь новодел, аттракцион для туристов. Выглядит похоже, но всё же не вполне, и для попаданца — большая проблема с ориентировкой.
Завидев нас, голый бош рванул по псевдосредневековому переулку, но мой ручной Хомяк-переросток его в два прыжка догнал и уложил взмахом лапищи. Хорош, чего уж там!
Эсэсовец, впрочем, тоже парнем оказался хоть куда. Белокурая бестия, что называется. Смотришь на такого, изъяна не замечая, того и гляди бабская тоска накроет валом девятым. Как-то раньше мужики не очень видные попадались, а тут сразу двое — один другого краше. Ну то есть не в том смысле краше, что красивей — Чудо-в-перьях только на конкурс Мистер Вселенная выпускать, но есть ведь что-то и в нём такое…
Ну, а эсэсовец — с какой стороны ни посмотри…
Кстати, со спины в первую очередь пленника осмотрели. Чип у него аккуратно был поставлен — в точности под вторым позвонком, и зашито все чин-чинарём. А то как же? Немцы! Цивилизация, не хухры-мухры! Известные аккуратисты и педанты. Во многом миф, конечно, но нацисты как раз мифами и питались.
— Добро пожаловать в Гданьск! — сказала я фрицу на ломаном немецком.
Того аж перекосило.
Тут Финн пронюхал как-то об успехе и по радиоканалу потребовал, чтобы эсэсовца к нему на допрос доставили, причём немедленно. Но Чубакка, памятуя прошлый неудачный допрос, выпускать добычу из когтей не собирался. Допрашивать он и сам умел неплохо, по-своему, конечно, по-звериному, зато куда быстрее, чем Махалыч. Коготки трёхдюймовые запустил в нежную плоть арийскую, лицо к лицу приблизил и упёрся взглядом — глаза в глаза. Мне в стороне и то страшно стало, а уж эсэсовец обмочиться мог много раз. Но не обмочился, так как Страшила его нервную систему под контролем держал. До самого финала.
— У нас трупешник, — объявила я две минуты спустя.
* * *
Целый час мы брели молча между старых портовых корпусов, стараясь прикрыться ими от холодного балтийского ветра. Поздней осенью на побережье лужи по утрам хрустят.
— Здесь, — сказал Чудо-в-перьях и присел на бетонное ограждение.
Как бы задницу не отморозил, бедняжка. Яйца его крутые точно где-то в другом месте припрятаны. Или мехом покрыты, как какие-нибудь киви.
Мне-то на холодный бетон садиться не с руки, хоть под задницей и куртка тёплая. Так что я рядом встала. Стояла так и размышляла, труп очередной выбросит или живого человека? Нашего или чужака?
