— Кто идет? — раздался вдруг голос форпостного казака.
— Студент! отвечал Аврелий.
— Куда?
— На Обсерваторию.
— От кого послан?
— От кого послан? чудак! Разумеется, что любомудрие призывает меня туда! Смотри, что делается на небосклоне? — Неужели возмутившийся закон течения планет и приближение страшной кометы тебя не трогает?… Если ты не торопишься сам, то пусти меня, — кто бы ты ни был, — я пойду посмотреть на своих родных, потому что все светила небесные родные мои….
— Ну ступай, ступай, Бог с тобой!.. Бедный! у тебя в Москве вся родня осталась? жаль, друг, найдешь ли их в живых!
Пламень пожара Московского вспыхнул, казак взглянул в лице Аврелию.
— Ээ, да ты, брат, слепой!
— Да, вечная благодарность Гершелю! Без него всякое зрение было слепо; его телескоп подвинул к земле все плавающие в небе миры! Впрочем, продолжал Аврелий, вздыхая, — почему знать, может быть и глаз человеческий есть природный Телескоп, увеличивающий искру до огромного солнца.
— Ну, помогай тебе Бог, только не забреди сослепа к французу, — сказал казак, смотря с сожалением на удаляющегося Аврелия.
Скорыми шагами приближается Аврелий к Москве. Пожар разливается по ней; пламя клубами отрывается от горящих зданий и вихрем вьет в воздухе. Огненное небо обведено бледной радугой с черной полосою.
— Кольцо Сатурна, все более и более! — говорит глухо Аврелий. — Боже, это вся солнечная система сдвинулась, стеснилась, сжалась, хочет слиться в один общий мир, в одну глыбу света! Вот белорумяная Венера; вот пламенный Меркурий; вот рыжий Марс…. Вот и солнце, окруженное матернею жидкою, редкою, тонкою, прозрачною, проницаемою, светящеюся само собою, или освещенною солнцем… или, или, или…. Да! это атмосфера солнца; она похожа на чечевичное зерно, сказал Бриссон, охотник до чечевицы!..
— Qui vive? — раздалось вдруг близ Аврелия.
Это был голос часового, стоящего у заставы, в синем плаще, с медною на голове каскою, на которой светилась буква N.
— Воздух более и более расширяется! Если б мне теперь Цельсиев термометр… — продолжает Аврелий, не останавливаясь.
— Qui vive? — повторяет часовой.
— Странно, лучи солнца не в вертикальном положении, а так сильно действуют!» продолжает Аврелий, не останавливаясь.
— Fichterr! que le diable vous empoche! Pan!
Выстрел раздался.
Аврелий грохнулся о землю.
Из караульни высыпало несколько человек.
— Oue-ce-qu’y а?
— Ma balle passée dans le ventre d’un pauvre sourdaud! — отвечал часовой.
Толпа солдат бросилась смотреть, кто убит. Дернули Аврелия за руку, перевернули ногой. Он глубоко вздохнул, очнулся, приподнялся на ноги…. Скажите мне, где я? — произнес он, обводя взорами толпу окружавших его солдат, на которых каски горели от пожара.
