Госпожа | страница 14



- Лучше, чем что?

- Ты, правда, собираешься называть меня Гарри? Пока мы наедине друг с другом? 

- А как мне обращаться к тебе? Мистер Браун? Сэр?

- Не буду останавливать тебя.

- Я не буду называть тебя «Сэр».

Гаррисон пожал плечами и перевернул страницу учебника перед собой. 

- Располагайся. Это ты начал. - Блейк думал развернуться и уйти. Так или иначе, эта идея была глупейшей на свете. Он никогда не простит Мистера Петит за то, что заставил написать эту работу вместе с ним. Одна поздняя ночь на кровати Гаррисона в спорах о морали политической философии Макиавелли привела его в нынешнее положение. 

- Я? Это ты поцеловал меня, помнишь?

- Ты сам напросился. - Гаррисон взглянул на Блейка поверх очков. - В комнате три стула, а ты сел на кровать рядом со мной? 

- Кстати, почему у тебя в комнате столько стульев? - Блейк сел на плед напротив Гаррисона. 

- Чтобы увидеть, выберешь ты стул или кровать.

- Ты проверял меня?

- Да.

- Здорово. Я провалил первый тест. - Блейк провел рукой по волосам и покачал головой. 

- Ты сидел на кровати рядом со мной. Я поцеловал тебя. Ты ответил на поцелуй. Как бы мне не хотелось тебе сообщать, но ты прошел его.

Блейк уставился на Гаррисона, заставляя себя ненавидеть его. Ненавидеть Гаррисона должно было быть просто. Лидер учебной группы, любимец каждого учителя, всего лишь второкурсник, а уже получил два приглашения от двух университетов «Лиги плюща». В довершение ко всему он был парнем в католической школе, который был геем. Он делал это нарочно, практически вынуждал школу исключить его, исключить круглого отличника, капитана дискуссионного клуба, умнейшего засранца во всей школе, который выиграл столько же академических наград, как и футбольная команда Блейка. Он хотел драки, публичности, дня в суде. Чем больше остальные парни в школе дразнили и издевались над ним, называли его «педиком» и запихивали в шкафчики, тем тише, спокойнее и более сосредоточенным он казался, сохраняя свое достоинство. Он всегда представлялся как «Гаррисон», но все, кто ненавидел его, называли «Гарри», подчеркивая его ничтожность. Гаррисон не закрывал глаза, не плакал, вел себя, будто не замечал ненависть, направленную в его сторону. Это был благородный стоицизм в выражении Гаррисона перед пытками, который впервые предстали перед глазами Блейка. Это и его чертовски идеальное лицо, которое он скрывал за хипстерскими очками.

Гаррисон захлопнул книгу, и Блейк подпрыгнул.

- Послушай, уже 8:13. - Гаррисон снял очки, и Блейк впервые увидел его лицо без преград. Твою мать, почему он чувствует себя так рядом с парнем? - Нас закроют в девять. Ты пришел ко мне. Ты сказал, что не можешь перестать думать обо мне. Ты сказал, что никогда прежде не делал этого с парнем, но ты должен знать наверняка, и, возможно, мы могли бы посидеть и поговорить и... запомнить все это?