Игрок принялся раскидывать заграждение. Ну, это уже ни в какие ворота!
Я поднял автомат.
— Не смей, — Марина схватила меня за руку.
— Ты не видишь, что он делает?
— Не смей! Если выстрелишь — я уйду.
Уйдешь?
Я выругался и, отбросив автомат, втянул часть колючек в будку. Когда его культя дотронулась до моей руки, я ухватился за нее и помог игроку влезть в убежище.
В отверстие сунулась было тварь.
Марина дала короткую очередь из автомата. Туша осела на снег и завалилась на бок.
Игрок лежал на полу, булькая горлом, точно кто — то перевернул вверх дном бутыль воды. Левая кисть откушена, на правой нет пальца, глаза закрыты. Похоже, он проиграл. И стоило сотрясать воздух?
— Андрей, помоги.
Я помог Марине подвинуть игрока поближе к огню, ухмыльнулся:
— Смотри, чтоб не сгорел.
Ожгла взглядом:
— А если бы ты был на его месте?
Если бы? Что значит — если бы? У меня свое место, здесь, у костра, рядом с тобой.
Снаружи завизжали твари. Я вскочил, забил терном отверстие. Снова у нашего убежища — свежий труп и пиршество тварей…
Я подкинул в костер сушняку — призрачный хоровод на стенах закружился веселее.
Спасенный нами игрок притих. А вдруг, оклемается?
На лице Марины дрожали отблески огня; оно казалось бронзовым. Стало жарко, я снял куртку.
Марина откинула со лба волосы, глянула на меня и вдруг заговорила:
— Предчувствую тебя. Года проходят мимо-
Все в облике одном предчувствую тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду, — тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик ты.
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
О, как паду — и горестно, и низко,
Не одолев смертельные мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик ты.
[1]— Что это? — проговорил я.
— Бывшие называли это «поэзия», — ответила Марина и начала укладываться спать.
Игрок зашевелился. Я поднялся, подошел к нему:
— Оклемался?
Стало не по себе: по испещренному шрамами лицу одна за другой скатывались слезы. Я никогда не видел в Джунглях, как кто-то плачет.
Игрок произнес довольно отчетливо:
— Вспомнил.
И вскрикнул — тело его выгнулось дугой, задрожало. Бедняга вытянулся на полу во весь рост и затих.
Я повернулся к Марине. Боль, бьющая из зеленых глаз, ожгла меня.
— Мы похороним его, — сказала она.
— Как это?
— Закопаем в землю. Так поступали бывшие.
— Как скажешь, — я зевнул.
