Он проснулся через несколько минут после того, как на сельву, вместе с последним раздавшимся выстрелом, обрушилась полная тишина. Ее нарушил громкий крик большого попугая, усевшегося на крышу бунгало почистить перышки. От него-то Алинкейро и проснулся, с немалым удивлением чувствуя, что на этот раз он проснулся по настоящему отдохнувшим и освеженным, как и подобает всякому человеку чувствовать себя после ночного сна. Обычная боль в паху почти не ощущалась – обезболивающий препарат, какой он употреблял, действовал, как правило, двенадцать часов, так что, возможно, ничего удивительного в отсутствии боли и не было. Он рывком поднялся с кушетки и, сняв «магнум» с предохранителя вышел из бунгало. Первое, что Алинкейро увидел, оказался прибитый к берегу прямо напротив ступенек высокого крыльца, роскошный золотистый гроб с гостеприимно распахнутой крышкой.
Силы оставили Орельяно и он медленно опустился на ступеньки крыльца, с непередаваемым выражением в глазах глядя на мирно покачивающийся перед ним на волнах протоки гроб. Острота мышления разведчика-десантника, сумевшего выжить при высадке на берега французского Ла-Манша шестого июня сорок четвертого года, ничуть не притупилась за прошедшие десятилетия, поэтому Алинкейро сделал правильный, но от этого не ставший казаться ему менее парадоксальным, вывод, что вчера ночью в небе он видел именно вот такие вот гробы, один из которых приплыл к его бунгало. Сбитый самолет вез груз гробов и сбили его, опять же, как ни крути, чтобы завладеть этими красивыми странными гробами. Прущая наружу вопиющая странность упавшего с неба гроба сразу же болезненно поразила воображение старого змеелова на подсознательном уровне. Гроб заключал в себе какой-то дорогой секрет, настолько дорогой, что из-за него сбили целый самолет, а потом в сельве всю ночь напролет длился ожесточенный бой. А раз так, то рано или поздно за гробом, приплывшим к бунгало Орельяно, явятся либо хозяева гроба, либо ночные грабители, сбившие самолет. В любом случае, особенно, если выпадет второй вариант, Орельяно оказывался в весьма незавидном положении. Он внимательно прислушался, но никаких подозрительных звуков, раздававшихся бы в окрестностях, пока не уловил. А может, просто не сумел, как следует прислушаться, не в силах отвлечься от созерцания Чудо-Гроба, невольно заставляющего девяносто процентов внимания обращать на себя.
Ничего подобного Орельяно еще не приходилось видеть и чувствовать в течение своей долгой, насыщенной событиями жизни. Внешний вид гроба пробудил в нем какое-то сильное чувство, какому он не мог подобрать определения, потому что оно было совсем новым, незнакомым, ранее не являвшимся составляющим богатой эмоциональной палитры внутреннего мира Алинкейро. Он лихорадочно пытался определить породу дерева, из которого неизвестные талантливые мастера сколотили такого симпатягу, но мягко золотившаяся под лучами утреннего солнца древесина таинственного гроба не давала ему никакого намека на правильный ответ. «В сельве такое дерево не растет!» – уверенно самому себе сказал Орельяно, – «Такое дерево вообще нигде не растет!»
