– Ну, что, все собрались наконец? – В тоне Юрия Ивановича звучала нотка усталости и недовольства. Он как бы торопился заняться другими, более важными делами. Неясно только какими. Давил, наверное, из последних сил стремление распустить счастливую улыбку от уха до уха и спросить: «Ну, что пацаны, клёво я устроился, правда?!»
– Да, будем начинать, – сказал его зам Коля Бычко.
Этот представлял другую породу начальников. Одевался он неброско: костюм невнятных серо-коричневых тонов, серо-голубая рубашка, темно-синий галстук не то в полоску, не то в клетку. Говорил Коля негромко и коротко, подчеркивая этим, что понимать его следует с полуслова, а команды выполнять молча и быстро, чтобы не привлекать внимание людей, которые могут причинить неприятности. В редакции знали, что с этими людьми Коля по долгу службы общается постоянно.
– Значит, так, – начал Юрий Иванович. – Есть история, которая тянет на квартальную премию.
Он сделал выразительную паузу, чтобы аудитория оценила возможность заработать лишние двадцать пять рублей.
– Поступила информация об одном парне. Кононов Владимир, тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения. Увлекся буддизмом, оторвался от коллектива, зашел в тупик – короче, покончил с собой. Придурок.
Последнее слово Юрий Иванович уронил вполголоса. Он как бы понимал, что по должности ему такие реплики отпускать не полагается, но сорвалось, поскольку он человек эмоциональный, каким и должен быть настоящий газетчик. В то же время реплика должна была создать правильный настрой. На этом его роль начальника кончилась. Эстафету принял Коля. Он негромко кашлянул в большой крестьянский кулак и глуховатым, с сильным украинским «г» голосом начал ставить задачу:
– Время, значит, либеральное. Молодежь ищет что-то, непонятно что, и кидается на все новое. В том числе идеологически опасное. Как правило, идеологически опасное. Поэтому действовать надо аккуратно. Без лобовых лозунгов. Кто-то слышал про такого Кононова?
Коля обвел взглядом из-под тяжелых бровей собравшихся.
– А где он хоть жил, учился, работал? – спросила Лена по пионерам.
– Он не учился и не работал. А жил он… – Коля посмотрел в раскрытый блокнот и сказал: – Карла Либкнехта пятнадцать.
– Я знал его, – сказал я, еще не вполне трезвый идиот, потому что умный и трезвый сперва слушает, а потом решает, стоит ли ему подключаться к очередной затее начальства.
– Откуда? – Взгляд у Коли был тяжелый, как мешок картошки.
