— Никак, мастер. Надо запас обновить, да и одежку этим тварям остроухим справить…
Она подняла вверх заплаканное лицо и, с надеждой глядя в глаза, спросила.
— Хозяин, а может, гнать их как говорится, в три шеи? — она несмело улыбнулась, сообразив, какой ненароком выдала каламбур, хотя вряд ли догадывалась о существовании такого слова.
Волшебник прошелся по своей «лабулатории», потрогал зачем-то большую пустую колбу с узким горлышком, в которой отражалась маленькая сплюснутая хоббитянка, и только потом негромко ответил.
— Знаешь, Стелла, я тоже не в особом восторге от таких гостей. Если бы мы встретились на поле боя, я не колебался бы ни мига — от них только поджаренные ушки и остались бы. Или мелко нашинкованные обрезки… А так — они попали в беду и пришли в мой дом. Не в обычаях моего рода поступать негоже…
— Ох, мастер Локси. Закрутят они вам голову — помянете мои слова. Одна остроухая, вон, уже чуть из дому не гонит… — тут она вовремя прикусила язычок, и только утирала покрасневшие глаза краем передника.
— Договаривай, — волшебник, прохаживающийся по своим владениям меж таинственно и жутковато выглядящих незнакомых предметов, остановился на полпути и, эдак нехорошо прищурившись, смотрел на маленькую служанку.
Та, вознеся заплаканные глаза вверх и мысленно осенив себя защитным знаком Хенноры, набрала в грудь побольше воздуха и так отделала своего хозяина и благодетеля, что в замке у какого-нибудь барона ее за такие слова живенько вздернули бы на виселице, предварительно со вкусом прогнав через дыбу, раскаленные клещи и прочие семью семь удовольствий.
Зажмурив глаза и отчего-то вжав голову в плечи, Стелла затаила дыхание и ждала то ли удара грома прямо по маковке, то ли еще какого наказания за свой длинный язык и несносный характер. Однако время шло, а она все еще была жива и, судя по ощущениям, даже здорова. Осторожно открыв один глаз и осмотревшись, хоббитянка обнаружила мастера Локси сидящим на высоком вращающемся стуле — предмете ее давней тихой зависти — и беззвучно хохочущим. Она открыла второй глаз и с недоумением уставилась на волшебника, в смущении переминаясь с ноги на ногу.
— Вот за что я тебя люблю, маленькая моя нахалка — так это за смелость и честность, — отсмеявшись, сообщил Локси. Понятное дело, что иногда это было весьма болезненно — слушать правду о себе. Но и польза тоже немалая, а то этак и зазнаться недолго. Опять же — такой слуга это уже почти друг, да и предаст навряд ли…
