За калиткой послышались шаги двух человек. Он затаился и почти не дышал.
- Что же делать? Где искать? - говорила мать вполголоса, входя во двор. - Ехала я, ровно сердце екнуло: что-то случится! Ой, лихо мне!..
Странное, жестокое наслаждение испытывал Ивка, вслушиваясь, как всхлипывает мать. «Плачь, плачь! - думал он без всякой жалости. - А мне-то каково?!»
- Ничего с ним не случится, - тихо гудел Панас. - Дура-то моя обидела мальца ни за что ни про что, да и я нехорошо обошелся с ним. Сидел он в кузне, потом за водой пошел, а вернулся, вижу - лица на нем нет. Оставил ведро и куда-то сиганул. Я-то думал, дома он давно.
Мать всхлипывала, а голос Панаса гудел заискивающе и виновато. Ивка жалел их, мать и Панаса, в носу чесались слезинки, но выходить из укрытия не хотел - пускай, пускай помучаются!
Взрослые перешли на шепот, трудно было разобрать, о чем они говорят, только отдельные слова долетали до Ивки:
- Бабьи все сплетни. Хлебом их не корми, дай языком почесать.
- Не от Ларисы ли разговоры пошли? Баба-то она дикая, все может…
- Не станет она. Детей она жалеет.
- А ты ее жалеешь…
- Кабы не жалел, давно бы ушел. Мне по кузнечному делу где хочешь работа найдется. Да на кого оставишь ее? Того и гляди, руки на себя наложит…
- Вот и жалей всех, жалей! Себя одного не жалей…
- Такой уж уродился. И тебя мне вот жаль…
- Уж как-нибудь без жалельщиков проживу, - сказала она вдруг громко, со звоном в голосе. - Господи, ну куда же он подевался, чертенок? Ивка, Ванятка!..
- Не шуми ты! Здесь он, куда ему деться?
- Где здесь?
- Да рядом где-то прячется…
Установилась жуткая тишина. Ивка услышал, как страшно бьется сердце его, колотится, как пташка, попавшая в силок.
- Ивка! - Панас вдруг поднял голос. - А ну выходи! Будет мучить мать, кому говорят!
И случилось чудо - из сарая вышел Ивка. Мать бросилась к нему, но он увернулся и важно прошествовал в избу.
- Вот паскудник! - облегченно выругалась мать, подавая на стол еду - молока, сала и картошки. - Я ему книжек накупила в городе, а он невесть где пропадает.
- Я же говорю - никуда не денется…
Панас стоял в дверях, не зная, то ли оставаться, то ли уйти.
- Садись, - дружелюбно сказал Василий и подвинулся на скамейке.
Панас присел на краешек и вытащил кисет.
Был тихий обычный вечер, словно ничего такого не случилось. Отец перебрался на печку и, свесив голову, слушал Панаса, который рассказывал, как мальчишкой ездил с отцом на базар торговать коней у цыган. Мать смеялась и все подливала Ивке молока, а Ивка держал на коленях Стрелку, все ел и ел и что-то думал про себя, совсем не прислушиваясь к тому, о чем говорят взрослые. Все, что они могли сказать, он уже знал, и все это было неинтересно ему, будто он прожил долгую жизнь и всего наслышался и навиделся. Под столом сидела Мурка. Впервые за долгое время пробралась она в избу и терлась об его ногу, словно ничего не изменилось здесь и вся семья была в сборе, как тогда, когда отец был здоров. Ивка задумчиво смотрел в темное окно. И что он видел там такое? Верно, такое, чего увидеть не могли другие. Клава подливала молока и виновато заглядывала ему в глаза.
