Она развернула лист бумаги, положила его на стол и принялась набрасывать эскиз: спящий сын и Герой. Пес развернулся и положил подбородок Маркусу на бедро. За стеной слышался привычный уличный шум: торговцы нахваливали свои товары, а какой-то человек громко выражал протест против брака королевы с испанцем. Левина прошла мимо него, возвращаясь с рынка. Крики были слышны до сих пор, хотя протестующий успел изрядно охрипнуть. Своими воплями он все равно ничего не добьется – свадьба состоялась; теперь у англичан король-испанец, нравится им это или нет. Края листа загнулись, не желая лежать ровно, и она придавила углы четырьмя крупными камешками, которые держала специально для этой цели. Камешки она привезла с собой из Брюгге; они из отцовской студии. Мужа озадачило ее желание взять с собой в Англию четыре простых камня, когда у них столько багажа. Но камни служили воспоминанием о прошлом – возможно, еще больше, чем любые другие предметы.
Левина не скучала по Брюгге, но скучала по отцу. Она была его любимицей и понимала: он разочарован тем, что у него пять дочерей и ни одного сына. Только Левину он пускал к себе в мастерскую, где она, тогда совсем крошка, любовалась тонкими веленевыми листами, разрисованными его рукой, молитвенниками с изысканными рисунками и изящно выгравированным текстом, яркими, живыми цветами, позолотой, которая блестела, словно настоящее золото. Отцовская мастерская навсегда врезалась в ее память. Она, бывало, часами смотрела, как отец работает, на то, как на полях книжной страницы расцветают узоры, как в переплетении ветвей или виноградных лоз появляются птицы и звери. Иногда он рисовал на полях муху, так похожую на настоящую, что, казалось, она улетит, если поднести к ней руку. Иллюзия была полной.
Левина услышала, как хлопнула дверь. Всегда бдительный Герой поднял голову, но остался невозмутим. Должно быть, вернулся муж. Левина испытала легкую досаду. Она наслаждалась тишиной и одиночеством; ее набросок вот-вот готов был обрести очертания. Теперь же рисунок придется отложить – возможно, уже ничего не получится. Она снова посмотрела на Маркуса. Солнце переместилось, и на его лицо косо падали тени – там, где свет проходил через перила. Левина заметила, что плечи у сына стали мускулистыми, а раньше были мягкими и пухленькими, как у ангелочков в флорентийской часовне.
Глядя на рисунок, она поняла, что ошиблась; ей не удалось запечатлеть настоящего Маркуса. Она скомкала бумагу и швырнула на пол. Герой, принимая бумагу за мячик, бросился к ней. Маркус повернулся, ненадолго открыл глаза и снова заснул. Из прихожей донесся голос Георга – он отдавал какие-то распоряжения слуге. Взяв новый лист бумаги, Левина начала снова, пристально разглядывая лицо сына в полосах света. Изнутри поднималось тепло. Ей приятно было узнавать черты, похожие на ее: округлые щеки, широко расставленные глаза, как у ее отца, широкий рот. Зато уши у Маркуса – точно как у Георга, как и большие руки, и темные волосы – у самой Левины волосы бесцветные.
