Ракитин быстро прошел мимо меня на кухню. Я же снова посмотрел на чемодан.
– Нет, Олежек, Урманов очень куда-то торопился, – громко сказал я. – Он действительно хотел уехать, но потом что-то резко ускорило его планы или вовсе сломало их, и он кинулся в путь буквально опрометью.
– А вот иди сюда, – позвал Ракитин, – и посмотри, как твой борец за культурное наследие торопился!
В маленькой кухоньке в углу притулился складной столик. На нем стояла сковородка с засохшей недоеденной яичницей, вскрытый пакет кефира и две чашки с остатками кофейной гущи.
– Зуб даю, что здесь пировали не конкуренты, – сказал Олег.
– Почему бы и нет? – пожал я плечами без особой уверенности. – Притомились искать, решили…
Я недоговорил. В прихожей неожиданно громко зазвонил телефон. Мы переглянулись. Ракитин кивнул мне:
– Возьми трубку.
– Но мы же…
– Я сказал, бери! И отвечай спокойно, как хозяин.
Я снова пожал плечами и вышел в прихожую. Телефон продолжал надрываться. Тогда я снял трубку и сказал:
– Алло.
– Антон Васильевич? – поинтересовался низкий мужской голос с едва заметным акцентом.
– Да… То есть нет, его нету дома. – Олег сделал мне страшное лицо, но было поздно. – А кто его спрашивает?
– Извините, я, кажется, ошибся номером. – В трубке запикали гудки.
– Ну и дубина же ты, Котов! – в сердцах выдохнул Ракитин. – Знаешь, что, занимайся дальше расследованием сам и не путайся у меня под ногами! – Он отвернулся от меня, достал мобильник и нажал вызов. – Борцов?.. Говорит Ракитин. Высылай дежурную группу. Записывай адрес…
Я понял, что больше мне здесь делать нечего, мысленно дал себе хорошего тумака и вышел из квартиры.
«Памятная тетрадь № 3. Писано Степаном Крашенинниковым, адъюнктом натуральной истории и ботаники Е. И. В. Академии наук. Ноябрь 1745 года Р. Х.»:
16 сентября 1734 года
…А поход наш через кряж Салтышык, поначалу казавшийся небольшой познавательной прогулкой, на деле получился тяжким испытанием и для наших тел, и для психического состояния души.
14 числа мы втроем – ваш покорный слуга, студент Семен Торопчин и телеут Торбок – сошли на берег у длинной каменистой косы, отделявшей русло Томы от широкого и шустрого ручья, означенного на кроке господина Гмелина рекой Нижняя Терсь.
Иван Георгиевич сразу после заутрени отца Евстафия пригласил меня в свою каюту – кстати, единственную на струге, ибо на судах этих каюты предназначались исключительно для капитанов или, к примеру, для казачьих атаманов во время похода. Господин Гмелин милостиво предложил мне присесть, сам же расположился в венском кресле против окна и принялся набивать трубку из серебряной табатерки. Я же за отсутствием других сидений, воспользовался бочонком у двери.
