Глаза его сверкнули гневом.
Он указал на икону:
— Бог нас рассудит! Ужо увидим.
Феоктиста испуганно замахала на него руками:
— Страшно, батюшка!.. Не человек он, а бес. Злодей он отроду, остерегись его, батюшка. Не трогай его…
Кат Федька — Черный Клюв — даже спал со смеющимся лицом. Чему он смеялся во сне, никто из его товарищей, катов, понять того не мог. Днем — на пытке либо казни — понятно. Ведь они сами часто смеялись над тем, как барахтаются, пробуют сопротивляться те, кого пытают; как они просят пощады, поминая «дочек», «сынков», «матушек», «батюшек»… Зло разбирает на их непокорство и слезливость, а Черный Клюв словно образину шутовскую напялил на себя… «Отделает» за день прихвостней Курбского князя десятка с два, и все шутя, спокойно, словно бы с детками своими на дому играет: ласково приговаривает, пальцами прищелкивает. Сам Малюта Скуратов диву дается: «Смехотвор ты, сукин сын, Федька. С чего бы?» А он ему в ответ: «Праведников райских рожаю!»
Сегодня ему досталась пытка над боярином Овчиною-Телепневым Дмитрием Федоровичем.
Высокий, курчавый, с насмешливыми глазами, боярин Овчина шел бесстрашно на пытку, а в палача даже плюнул.
Малюта допрашивал его:
— Пошто ты, Митрий Федорыч, позорил государя?
— Позор не от нас, а от вас… нечистая сила!
— Но не ты ли болтал по вся места о порочной жизни государя? Не ты ли болтал о том, что царь грешник великий, и питуха, и содомлянин?..
— Не говорил я никогда подобного… А што плохо, про то весь народ знает, и говорить о том не по што.
Малюта захлопал в ладоши.
Вошел сын Алексея Басманова, красивый курчавый юноша.
— Скажи-ка, Федя, не упрекал ли тебя в чем оный боярин, Митрий Федорыч?
— Упрекал… Будто батюшка государь погряз в «содомском грехе» со мною, — бойко ответил Басманов.
Малюта уставился исподлобья тяжелым, свинцовым взглядом на Овчину. Некоторое время молчал, раздувая ноздри.
В каземате все притихли.
Думал Малюта.
Палачи стояли кто с клещами, кто с бичами в руках.
Заговорил Овчина:
— Это ли выслужил я на старости лет? Ах вы — лиходеи!
— А князю Курбскому не ты ли на государя жалобился?
— Нет. Не я.
В подземелье раздался шум многих шагов.
Освещаемый факелами, в каземат быстро вошел царь, плотно окруженный дворянами и дьяками.
— Здорово, князь!.. — приветливо кивнул он Телепневу-Овчине.
— Бог спасет тебя, великий государь! — низко поклонился боярин.
— Пошто попал ты в гости к Малюте Скуратову?
— Не ведаю, государь.
— Попусту обеспокоили боярина. Бедный! Не стыдно ли вам, глупые, безвинно над человеком глумиться? Отпустите его! Полно, боярин, тебе тут прохлаждаться… Пойдем-ка ко мне в гости… А на них плюнь… Ну их!.. Это бесы, бесхвостые бесы!..
