Трудно дышать… Москва! Боже мой, опять Москва! Никуда от нее не денешься. Может быть, не надо? Может быть, покаяться, попросить прощенья у Ивана Васильевича? А этого проклятого иезуита бросить в тюрьму, истребить? Нет! Поздно.
Курбский притаился, крепко сжал рукоять сабли. Показалось — кто-то крадется, хочет прыгнуть на него. Всмотрелся: песья тень! Да, да, это собака, бездомная, бродячая собака… Уж второй день она бродит тут.
«Бездомный пес! — с грустной улыбкой мысленно повторил Курбский. — Может быть, когда-нибудь назовут так и меня?»
Покаяться? Попросить прощенья у царя? Вернуться к прежнему?
Внезапно Курбский со всей ужасающей ясностью понял мрачную, неотвратимую правду: «Поздно! Возврата нет».
Опасаясь разбудить сторожей, прошел он через глухие каменные ворота к себе в замок. Поднимался, едва переводя дыхание от волненья, по каменным ступеням лестницы в свои покои.
Вот они. Опочивальня сына… В темноте слышно спокойное, ровное дыхание мальчика. Склонился над постелью. Тяжело вздохнул, прошептал молитву, перекрестил мальчика.
На носках пробрался в опочивальню княгини.
Очнулась. Испуганно приподнялась на ложе.
— Кто тут? Господи!
— Я!..
Княгиня притянула его к себе, дрожа от испуга:
— Страшно!.. Я боюсь, государь мой. Зачем пришел?
— Хожу я, караулы проверяю!.. Успокойся. Ложись!
— Спаси Бог, не притомись, ляг, отдохни!
— Полно, милая княгинюшка!..
— Не покинешь, стало быть, нас? Да?
— С чего ты взяла? Говорю… раздумал я!
Андрей Михайлович поцеловал жену.
— Бог храни тебя! Так я и думала и во сне видела, будто ты наш… ты с нами, но не с ворогами…
Курбский через силу весело спросил:
— Ты все о том же? Глупая! Ну, Христос с тобой!
И опять так же осторожно, на носках, вышел из опочивальни.
Едва миновал ворота замка, как снова послышался вкрадчивый голос иезуита:
— Пора!.. Пора, князь. Заждались там тебя! — В голосе монаха строгая настойчивость: — Иль ты раздумал? Нужно ли повторять: заговор ваш стал известен царю!
Курбский молча заторопился к крепостным воротам. Дремавшие воротники встрепенулись:
— Кто идет?
— Воевода! — властно крикнул Курбский.
Воротники притихли.
Иезуит вновь исчез.
Курбский спешно зашагал вдоль рва, близ крепостной стены, торопясь к тому месту, где должны были находиться кони и слуги князя и его ближайшие друзья.
— Заждались мы тебя, князь. Сомневаться стали… — сказал кто-то недовольно.
— Не торопитесь, други, успеем.
— То-то! Успеем ли?
— Поберечься бы не грех, пан воевода!
