Иван Грозный. Том II. Книга 2. Море (части 2-3). Книга 3. Невская твердыня | страница 16



Ситников не в силах был ничего сказать. Его челюсти стучали, язык не ворочался.

— И не ты ли, собака, поперек государева приказа посулы требовал у новгородских каменщиков и жалобу их на приказчиков не принимал?..

— Я яз! Помилуй, батюшка государь! Век буду о тебе Господу Богу молиться, — взревел Ситников.

— Так-то ты крестное целование соблюдал, собака!

И, обратившись к Малюте, царь сказал:

— Срубите неверную голову.

Ситников кинулся лобызать царю ноги, моля о пощаде, но Иван Васильевич, оттолкнув его ногой, несколько раз ударил по спине посохом.

Вошли два стрельца и увели Ситникова из палаты.

— Бояре смеются над нами, — сказал Иван Васильевич Малюте. — Набрал-де новых себе слуг из боярских детей да из дворян, а они вор на воре. Не обидно ли слушать такое? Ино так и есть. Гляди.

— Новые слуги, батюшка великий государь, не повинны в воровстве явных злодеев, мздоимцев, клятвопреступников, обманувших твое царское доверие, — произнес с глубоким поклоном Малюта. — Но и Фуников боярин не без греха… брал из казны деньги попусту. Обманывал тебя.

— Веди другую собаку! — хмуро указал на дверь Иван Васильевич, как бы не слыша слов Малюты.

— Слушаю, батюшка государь.

Малюта втолкнул в палату дворянина, приказчика Семена Головню.

Иван Васильевич, слегка наклонив голову, впился гневным взглядом в лицо вошедшего:

— Не тот ли ты дворянин, коего мне нахваливал Васька Грязной?

— Точно, батюшка государь Иван Васильевич, точно: яз самый оный и есть. Для присмотру к боярину Фуникову яз приставлен… доносительства для.

Лицо царя побагровело, плечи передернулись.

— Смерд ты поганый, а не дворянин!

— Богу за тебя, батюшка государь, молился денно и нощно.

— Не причетники мне надобны, не славословы и не воры, а верные рабы. Пошто хапаешь хлеб и казну на государевом деле?.. Каменщиков, работную чернь объедаешь? Признавайся!

Ударив себя в грудь кулаком, Головня воскликнул:

— Государеву честь защищал! Доношения на врагов царя Василию Григорьевичу подавал.

Иван Васильевич стал бить Головню посохом.

— На себя, собака, зачем не донес? Хапал? Отвечай — хапал? Хапал? Вероломный! Вот тебе! Вот тебе!

— Винюсь, государь!.. — с рыданиями простонал Головня. — Хапал!

— Руби его голову и руки! Затем я вас набрал? Чтоб воровали?! — грозно крикнул царь.

Оставшись наедине с Малютой, Иван Васильевич сказал:

— Лихоимство распространилось и усилилось повсюду до высшей меры бесстрашия. Что же станет с царем, коли его именем будут прикрывать воровство? Известно ли тебе, Григорий Лукьяныч, что и в Поместном приказе хапают? Нечисто дело ведут. Путила Михайлов сам в петлю лезет… Давно я слежу за ним. А в Разряде? Жалуются воинские люди и на Ивана Григорьева, жалуются! Любит мзду. Приказные сторожа, и те вымогают… Кто дает деньги, того пускают в приказ, кто не дает — гонят от ворот прочь. А Ваську Грязного побей!.. Наломай ему бока.