Он мог бы и дальше спокойно работать в автомобильной мастерской или гараже, а потом экономно жить на свои сбережения, но вместо этого начал размышлять над проблемами Вселенной, а иногда — это было еще до нашей встречи — организовывать группы умственной терапии и парапсихологии.
Этот оторванный от реальной жизни неприбыльный способ существования, по крайней мере, превратил Деловея в удивительного мыслителя. Мир для него был загадкой, а он — по-детски чувствительным наблюдателем, который с энтузиазмом пытался разгадать ее. Его интересовало все: атомы, молекулы, звезды, область бессознательного, разные лекарства и их действие, коварное переплетение реальности и мечты, загадочное строение земной коры, человеческого мозга, история, таинственный ход мировых событий, литература и политика. Деловей всегда искал какую-то объединяющую, целенаправленную силу, которая, по его мнению, должна была руководить этими процессами.
И в конце концов он открыл такую силу или, по крайней мере, решил, что нашел ее. Даже меня он убедил в ее существовании, хотя впоследствии сожалел об этом. Сие открытие оказалось смертоносным для исследователя, как и открытие тайны лиц, стоящих за мафией, наркобизнесом, американским фашизмом. К любому, обладающему этим знанием, неизбежно будут подосланы отравители, боевики, искусно подготовленные бомбардиры. Поэтому не удивительно, что агент, расправившийся с Деловеем, был намного ужаснее человека, стрелявшего в Кеннеди.
Хочу заметить, что Деловей был очень чувствительным созданием. Он вздрагивал от звуков, которых я вообще не слышал или которые заглушались беспрерывными тяжелыми ударами нефтяной «качалки» в нескольких метрах от тоненьких стен его трейлера. Он постоянно щурил глаза при малейших колебаниях освещения, которые я даже не замечал; ощущал запахи, которые для меня здесь, в Венеции, были лишь смрадом нефти и вонью океана; видел совсем другой смысл в статьях и абзацах, о котором я никогда бы не догадался.
Но в его чувствительности постоянно крылся какой-то страх. Например, казалось, что мой приход всегда пугал его, как бы тихо я не старался появляться. В самом деле, Деловей был слишком нервной натурой. К тому же симптом нервозности усугублялся отшельничеством и постоянным желанием скрыть свое жилище. Все это наводило на мысль, что он скрывается от закона, или от какой-то жестокой политической партии, или от мафии.
Таким образом, принимая во внимание природу той силы, которой так боялся Деловей, ее бесчеловечный характер, вездесущность и вечность, его страх был вполне объясним, конечно, при условии, что вы поддерживали и понимали его.
