Через два года после начала моей работы Авраам Ронаи пригласил меня и Доша в кафе «Роваль» и предложил нам всем вместе с Кишоном создать шоу для выходцев из Венгрии. Он произнесет пару шекспировских монологов, мы с Кишоном почитаем наши юморески, Дош выставит на сцене большой мольберт и будет рисовать шаржи на присутствующих, а потом разделим доходы на четверых. Идея нас увлекла, и мы сразу отправились в Бицарон, где Кишон жил тогда со своей первой женой и ее престарелыми родителями.
Единственное, чего мы не учли, – это ни с чем не сравнимой скупости Эфраима (когда кто-нибудь из его детей звонил и спрашивал: «Папа, как ты поживаешь?» – Кишон обычно отвечал: «Сколько нужно?»).
– Нет проблем, – ответил он, – я хочу восемьдесят процентов, а вы разделите оставшиеся двадцать.
– Но, Фройке, – запротестовал я, – мы же все будем работать одинаково.
– Да, – сказал Кишон, – только разница в том, что я могу сделать это и без вас, а вы без меня не можете ничего.
Этот простой урок практического капитализма заставил нас замолчать. Конечно, Эфраим был прав – он был знаменитостью, а мы были еще только в начале пути. Немного посовещавшись, мы договорились, что он получит шестьдесят процентов, а мы поделим остаток. После сделки нас с Дошем охватила жажда мести, и той же ночью мы наполнили почтовый ящик Эфраима спагетти и томатным соусом.
Когда наша программа стартовала, я несколько неожиданно для себя обнаружил, что мне доставляет удовольствие находиться в свете прожекторов. Другие страдали от страха сцены, даже Ронаи, самый опытный из нас, не мог подняться на сцену, не хлебнув коньяка из бутылки. И только я чувствовал себя в своей тарелке: отвечал на вопросы, рассказывал анекдоты, позволял себе время от времени вспылить в отношении зануд-завсегдатаев, которые посещали такого рода вечера. Мы выступили всего несколько десятков раз, но я усвоил для себя то, что пригодилось мне на всю жизнь: каждый, кто попадает на сцену, становится артистом, даже если играет самого себя.
Через год я закончил юридический факультет и в числе трехсот студентов, облаченных в черные мантии, получил диплом с ленточкой. Взволнованные мама и Руди находились в зале. В какой-то момент наши с ней взгляды встретились, и мы оба подумали об одном: как жаль, что здесь нет отца, что он не видит, как его сын становится юристом, как он, и журналистом, как он. Кроме того, в районе талии у меня начала появляться некоторая складка, которая заставляла думать, что я стану еще и таким же толстым, как он. Я боролся с этой тенденцией всю свою дальнейшую жизнь и вынужден признаться: это сражение я проиграл.
