– Так, еще и напарник!
– Не перебивай! Когда они подошли к мастерской, ставни были закрыты, но через неплотно закрытые ставни можно было разглядеть окровавленный труп, лежащий на полу. Дама со своим братом вошла в мастерскую, ведь у нее был ключ…
– Ты идиотка?!
Я угрожающе посмотрела на нее:
– Опять перебиваешь?!
Алка широко раскрыла глаза и тихо шипела что-то на немецком. Я продолжала:
– В то время, когда печально известная нам дама старалась понять, есть ли еще хоть какие признаки жизни в теле живописца, некто из шкафа смотрел на нее в замочную скважину…
Подруга моя на время перестала дышать. Я сделала страшное лицо и продолжила:
– Когда дама склонилась над трупом, этот недоброжелатель сделал несколько снимков, которые уже появились в интернете на полицейском сайте. И ей с братом пришлось убегать из пражской квартиры, потому что вопрос опознания займет всего часов десять-двенадцать.
– Понятно. И почему же вы решили выбрать столь эксцентричное место для убежища?
– Мы его не выбирали. Оно само нас выбрало.
Я рассказала Алке про письма, про реставраторов и про исчезновение Андрея.
Посидев еще какое-то время молча, Алка спросила:
– А ты ему звонила?
– Кому?
– Андрею, когда он пропал.
– Зачем? Его телефон у меня. Я у него взяла, чтобы позвонить, потому что на моем деньги кончились. Потом я по привычке сунула телефон Андрея в свою сумочку и забыла о нем.
– А Андрей что, вот так просто оставил тебе свой телефон? А если что по работе?
– Он взял пару дней отпуска. И к тому же для работы у него другой телефон. Этот для личной жизни.
– Плохая, видать, у него личная жизнь, если он забыл у тебя телефон забрать. Ты звонила ему на рабочий?
– Не отвечает.
Алка зевнула.
– Понятно. Ладно, давай спать. Завтра что-нибудь придумаем.
15 сентября 1870 г. Париж.
Бланка ждала. Еще в четверг на прошлой неделе она отправила письмо де Монбару и теперь мучилась от ожидания и от возможных последствий, к которым мог привести ее рискованный шаг. Де Монбар не из тех, кто будет церемониться с дамой, а тем более с ней. Наконец в среду приехал гонец с ответом: «Вы можете присоединиться ко мне завтра утром на прогулке. Я буду в парке с 10.00 до 11.30. Мою лошадь по прежнему зовут Прелат, и я предпочитаю синий цвет». Со стороны высокородного графа это было большим искусством, назначить встречу в публичном месте, но так, чтобы вокруг никого не было. Бланка была не слишком хорошая наездница и предпочитала кареты. Как-то на охоте она неудачно упала с лошади и за те несколько месяцев, которые ей пришлось провести в постели, решила, что больше не любит светские развлечения в охотничий сезон. Де Монбар же, напротив, был врожденным кентавром. Он составлял с конем единое целое, и выбить его из седла ни одному турку не удавалось. Своих лучших лошадей, а на памяти Бланки их было более двухсот, он называл Прелат. Равви рассказывал, что свою торговую компанию де Монбар назвал в честь лошади, и она постепенно набирала вес, становясь все более интересным конкурентом для корпорации Монсеньора.
