– Это почему же?
– Рядом лежит.
– Что нового?
– Да вот новую повесть накатал.
– Ну ты даешь, прямо Катаев. Белеет парус одинокий. А ведь пора бы и покраснеть.
А с этим просто невозможно рядом стоять. Всю жизнь ел людей поедом, а вот теперь страдает отрыжкой.
– Посмотрев фильм «Война и мир», я перечитал одноименный роман. И понял, до чего же плохо писал Толстой!..
– Конечно, было бы лучше, если бы Бондарчук написал этот роман, а Толстой бы его экранизировал.
– Я видела во сне – ваш муж жаловался, что вы не приходите к нему на могилу.
– Врет! Была вчера. И как ему только не стыдно?!
ЦДЛ… Кого что волнует.
– Как вы считаете, Петр Первый побрил бы Маркса?
– Самсону Далила власы удалила…
– Что вы говорите!..
При помощи оптимистов и остроумцев весь мир с улыбкой расстается с прошлым.
А мы?
Улыбаемся. И с прошлым не расстаемся. Оно на много лет вторглось в наше настоящее. Неплавно переходя в наше будущее.
Суждено ли нам с ним расстаться? Если суждено, то – когда?
Не Пушкин, но жалко, – говорю, – вот еще один уехал. Даже упирался в аэропорту и рыдал несчастно. Будто кто его, как Буковского, увозил. И как же трогательно он потом напишет:
«Я умер там и не воскресну здесь…» (Запад имеет в виду). И тем не менее повез свой труп возить по заграницам.
Ладно прозаики, а поэтам там нечего делать. Иностранцы… Они слишком на другом языке говорят. Это я очень скоро пойму.
Поэт уезжал в четыре ночи. Оглянулся на место, где столько лет жил. Неслышно скользнули на черных балконах чьи-то нечеткие тени. Это жены украдкой вышли его провожать. Чужие.
Белый платочек у глаз вечно плачущей памяти. «Когда я вернусь?»
Никогда. Встретимся в Риме и обнимемся напоследок.
Они делают все, чтобы мы уезжали – кто куда, а уехав, не возвращались.
Если в небесное царство входят нищие духом, представляю, как там весело.
В. Набоков
– Когда б Земля затормозила, с нее бы сбежали, как из России, разреши им рвануть оттуда, – заметил кто-то сверху.
– Напротив – надо увеличить скорость Земли, чтобы раз и навсегда покончить с бегством, – заключил второй, будто ведал переселением душ.
Небесная инспекция, не иначе, – подумал я, когда бетонный потолок моей камеры осветился каким-то радужным светом. На фоне которого плевок тусклой лампочки и вовсе растерся.
– И что бегут… И что им не сидится на месте?..
– Да гляньте, какие тюрьмы у нас, господа! Да и что человеку сидеть на одном месте вкопанным, когда он так любопытен! – кричу я им в серебристое брюхо. – Это вам хорошо. Это вы – в своей тарелке. А нам – не приведи господь где!..
