Вечно замерзающий в своей бездомности, посреди высоких холодов Москвы.
Вечное перо – желание писать. Ломкий, нервный почерк – умения писать. Два бумажных мешка, набитых рукописями, – неразлучные в его многолетних скитаниях. А поверх стихов – лежит аккуратно сложенный, изрядно вытертый спальный мешок.
Этот человек не надумает жениться никогда. Денег на двуспальный ему не хватит.
Не хватит ему скоро сил даже переводить иноязычных поэтов на русский язык. Пожирающая сердце поденщина обескровит его вконец. И он будет отдавать свои собственные строки, вынося наверх листа чужие, ему неведомые имена.
– Такой жизни не хватает на собственные! Лучше отдать старые и получить возможность написать новые стихи… – скажет он однажды. Очередной раз выгнанный из снятого им сарая на окраине.
Паспорт шагреневой кожей – всегда оставалось прописки в обрез. И вечно надували его те, у кого он селился. Там, где не спрашивают паспорта, деньги берут вперед.
Он не мог постоять за себя. Впалогрудый и болезненный. С нарывающим от недоедания лицом. Точно рассчитывающий свои слабеющие силы.
Для полного счастья ему вполне хватало ста граммов сливочного масла и двух городских (когда-то французских) булок в день. Этот рацион он выверил на себе не однажды.
– Понимаешь, какие нечестные люди! Деньги взяли, а пришел ночевать – удивились и выгнали вон!
И мы шли коротать ночь на давно облюбованный чердак большого теплого дома. Стоящего в центре Москвы – на Большом Гнездниковском. Вспугивая уже ночевавших там проституток.
Заурчит мотор. Два буйвола вздрогнут на капоте минского самосвала. Тяжко стронется с места махина. Оставляя в душе Юры Лучанского горький дымок.
– Мне бы полсилы его, – шептал он, – и я бы такое вывез!
Он очень боялся под землю. Даже в метро. Где надписи «Выхода нет!» дополняли и без того растущую изнутри безысходность.
Как он теперь минует подземные пешеходные переходы?
Как переходит? Если он жив!
– Я бы хотела, чтобы ты потерял свои стихи. Все до единой строчки, – пожелала мне киевская поэтесса Лина Костенко, – и все, что вспомнят потом, это и будет настоящая поэзия! Тогда ты станешь истинно народным поэтом!
– Если следовать твоему принципу, то все сгинувшие вместе со своими стихами стали популярными в народе поэтами?
– Нет, я имею в виду уже известные стихи…
– Тогда зачем их терять? Хорошие поэты и так здесь потеряны.
– Я имела в виду – издать книгу из запомнившихся стихов. Вот это будет книга!
– Я не слишком полагаюсь на чужую память.
