А это счастливец… сменивший свой писательский билет на отрицательную характеристику.
Начнут евреев скоро бить в России. Из зависти, что могут уезжать!
– Вы Якут? – спросил я прекрасного артиста, абсолютно не помышлявшего об отъезде (тогда о нем даже самоубийцы не заикались).
– Нет, еврей.
И я сказал:
– Еврей якутом еще может побыть какое-то время, а вот якут евреем – никогда.
– Почему? – спросил прекрасный артист.
– А он, в отличие от еврея, никогда не посмотрит на мир округлыми от удивления глазами.
А вот течет Сергей Островой – полоска водянистая стихов, окруженная сушей. «Я в России рожден, – говорит, – родила меня мать…» Врет. Таких поэтов матери не рожают. Сама Партия их плодит. Бывают, разумеется, и по старинке рожденные.
У бывшего поэта – старого хрена Тихонова (есть еще не слишком молодой Тихон Хренников, почему-то их всегда путают) – сгорела дача. Хороший повод оправдать многолетнее молчание («борьба за мир» не оставляет камня на камне ни от мира, ни от поэта) – так и есть, сразу же пустил слезу: «Ну все. Абсолютно все великонаписанное дотла сгорело…»
Раз иду к иностранцу в гости. Вхожу в подъезд. Сидит милиционер: «Куда идете?»
– Вы, наверное, хотите спросить: «К кому?»
– Ну, к кому?
Называю имя.
– Сейчас узнаю – ждут вас или не ждут, – нехотя отвечает милиционер.
В это время сверху послышались чьи-то шаги.
– А ну, спрячься пока! – вскочил он и стал заталкивать меня под стол.
И что ты думаешь – залез. И сидел там, как в окопах Сталинграда, хоть и лауреат бывшей сталинской и вполне знаменитый писатель. Привыкли мы, черт подери, подчиняться власти. Спасибо вызволил мой иностранец. Это он, как нельзя кстати, сверху спускался. Будто почувствовал.
ЦДЛ. Воскресник. Здесь в писателе воскресает сознание своей полноценности. Пригодности людям и… зверю.
Добровольно-принудительные мероприятия. Организованная интимность и сжатое в кулак единодушие – это не про нас.
Субботники и воскресники – величайшая сплоченность всех жанров.
«Поможем – кто чем может! Все как один выйдем на уборку зоопарка!»
Зоопарк соседствует с Союзом писателей. Не будем спорить – где больше порядка. Но отрешенная тоска заневоленных зверей в чем-то схожа и с нашей тоской по пампасам. Но когда писатель кричит – «Хочу в пампасы!», ему не верят. В отличие от зверя, чье желание быть на воле – само собой разумеющееся. Ему сам Бог велел быть на воле. И тут никто не сомневается в правомерности его исконного желания.
«Дайте простора!», «Снимите ошейник!», «Будьте так добры!» – так бы заступилось за нас зверье, будь оно немного поразумнее.
