–Так, уже звучит хорошо. А теперь добавь сюда чувства. Это же про любовь. Вот и пой с любовью,– поощряет Тамара, аккомпанируя мне.
И я наполняю грудь воздухом, добавив сладкого розового сиропа, я выдуваю череду голосовых вибраций, заключенных в большой розовый пузырь. Меня наполняют легкость и сладость, освобождая от чего-то, просившегося наружу.
–Прекрасно,– комментирует Тамара, продолжая аккомпанировать. И только я знаю, на чем был замешан тот сироп.
Слава Аронин написал на вашей ленте новостей– сообщила мне электронная почта тем утром.
«Привет!..»
Сначала я удивилась, потом обрадовалась, потом насторожилась, и, наконец, задалась вопросом. Точнее двумя: Зачем? И почему?
Зачем он меня приветствует и почему именно сейчас? Неужели он каким-то образом почувствовал энергию моих мыслей? Энергию моего присутствия в зале на его спектакле? И вот здесь началась опасная зона. Такие ядовито-желтые таблички с трафаретными черными буквами вешают на стены зданий. ОПАСНАЯ ЗОНА. УГРОЗА ОБРУШЕНИЯ ДУШЕВНОГО СПОКОЙСТВИЯ И ПАДЕНИЯ СОСУЛЕК ПАМЯТИ. Поначалу я не придала значения этому, как будто ненавязчивому, вторжению в мой мир, но с каждым новым часом все глубже оно вгрызалось в мой мозг, порождая новые плоды воображения и возрождая былые и давно увядшие. Они разбухли, вытеснив все остальные куда более продуктивные размышления. Подавить сорняки силой воли оказалось столь же пустой затеей, как уложить спать куклу-неваляшку.
«Не пытайся остановить мысли»,– говорил мой учитель йоги. – «Позволь им течь свободно. Не погружайся в них, но наблюдай со стороны.» И я наблюдала за тем, как всплывали давно погребенные на дне реки краски и полутона, калейдоскопические узоры, воображаемые комбинации, составленные из восьми знаков: Привет!.
Это же просто мысли,– решила я. –Никто не увидит их в моей голове. Никто не узнает, что они там были. А слова не будет.
Перед сном я стерла сообщение из ленты новостей и почувствовала облегчение.
День медленно отделился от «сегодня» и соскользнул в океан минувшего вместе со всем своим содержимым.
Официально он заканчивал в семь часов вечера, но случалось и задержаться, в зависимости от процедуры. Больше всего, конечно, было удалений восьмерок– зубов мудрости. И если верхние восьмерки вылетали сами, – как любил он говорить пациентам,– то нижние требовали гораздо больше времени и усердия. «В Америке, например, есть хирурги-стоматологи, которые удаляют только нижние восьмерки. Они, как правило, больше ничего о зубах не знают, но зато знают все про нижние зубы мудрости»– рассказывал он байки своей пациентке, ожидая, пока подействует анестезия. Шутил, заговаривал зубы, а сам прикидывал, как сильно опоздает на встречу. С Витой договорились на половину восьмого. У входа в ресторан на Пушкинской. Виктор прикинул, что последняя операция была назначена на пять, и двух часов должно было хватить. Но по закону подлости пациентка припозднилась, первый укол на нее не подействовал. Вот и вышло, что когда она минус зуб покинула его кабинет, стрелки часов на стене предательски двигались к четверти восьмого. Виктор ненавидел опаздывать, а уж тем более, опаздывать на встречу с Витой. Он не хотел называть это свиданием. Просто встреча. Поспешил выпроводить Зиночку и быстро переоделся в строгий черный костюм. Хотелось загладить прошлое впечатление полусонного и всклокоченного себя. Смочил ладони водой, пригладил кудри, торопливо запер кабинет и, спрыгнув вниз по лестнице, помчался к метро. Ехать на машине в час пик не имело смысла. Пока бежал, вспотел, пожалел, что напялил пиджак, остроносые ботинки сжимали и терли ноги. Трясясь в электричке, он с тоской наблюдал за убегавшими в даль минутами. Написал смску, что задерживается минут на двадцать. Ответа не было. Дождавшись, когда на станции появилась сеть, набрал номер. Она ответила, и Виктор успел извиниться и повторить, что задерживается. Но поезд отправился, сеть исчезла, и он не услышал ее ответа. К ресторану он подбежал, запыхавшись, без пяти девять. Напротив выхода мужчина открывал дверь карамельного Кайена своей спутнице. Она элегантно скользнула в салон. Виктор не видел ее лица, но кольнуло неприятное подозрение. Он набрал номер.
