«Так, мол, и так! – помнил пятидесятник наизусть каждую букву своего нехитрого послания. – Велите, государи, меня, холопа своего, в вашу государеву службу поверстать против моей братьи, поляков, во что я, холоп ваш, годен!»
Наделённый изворотливым умом, он надеялся, что его, как и других перешедших на царскую службу поляков, со временем сделают сыном боярским.
В Москве енисейский казак свёл знакомство со стрелецким десятником Ярком Твороговым, квартируясь у него в доме.
– Чаю я для сынов своих службы царской! – доверительно рассказал он новому знакомому. – Может, дойдёт моя челобитная до тех, кто мою судьбу решить может!
Однако или затерялась никифоровская бумага, или специально не дали ей ходу… Да что там зря говорить, сколько уже с той дальней поры воды утекло!
Узнав о неожиданной беде своей старшей дочери, горячий нравом пятидесятник сразу же схватился за саблю. Однако он сумел сдержаться и решил действовать иначе.
«Идти открыто против царского воеводы, – подумал Черниговский, сжав зубы, – это всё равно что сразу голову в петлю засунуть! Нет, всякому овощу своё время! Придёт ещё и мой черёд покуражиться над этим самодуром залётным!»
От своего знакомого из приказной канцелярии он знал, что Обухов походил из Владимирской губернии. Лаврентий был пятым сыном мелкопоместного дворянчика, и лишь благодаря связям его жены всеми правдами и неправдами сумел стать воеводой.
«Ох, не его это дело! – подумал пятидесятник. – Когда сам воевода открыто насильничает да ясак гребёт обеими руками, не доведёт это до добра!»
За окном вдруг заливисто запел соловей, и его чудесные трели на некоторое время развеяли все ночные тревоги из сердца Никифора. Неловко повернувшись, он случайно разбудил свою дражайшую половину.
– Чаво ты маешься? – спросила та со сна, прильнув к его плечу горячей щекой. – И мне покою не даёшь! Что же с нами теперь будет, свет ты мой ясный?
– Спи, Меланья! – ответил пятидесятник, погладив её по голове. – Али сама не знаешь – чему быть, того не миновать!
Перекрестившись на темнеющие в углу образа, он закрыл глаза и попытался забыться хотя бы на время. Где-то за стрехой, как будто в успокоение им, завёл свою вечную песню сверчок, словно не замечавший окружавших его со всех сторон людских несчастий и горестей.
