И действительно, едва хозяин представил гостей друг другу, Билл, иронически прищурившись, сказал:
- Господин Чарльз Грехэм? Как же, как же, имею честь знать. Читал вашу речь. Очень забавно!
Грехэм удивленно посмотрел на Слайтса.
- Почему забавно? - спокойно спросил он.
- Видите ли, в молодости я тоже походил в донкихотах… Теперь забавно видеть других в этой роли.
- В чем же мое донкихотство? - все так же спокойно спросил Грехэм. Внутренне он уже начинал сердиться: не пригласил ли Эрнест Чьюз этого господина, чтобы попытаться оказать на него давление?
Эрнест Чьюз вмешался в разговор:
- Послушай, Билл, не затевай дискуссии. Мы только что по душам поговорили с господином Грехэмом. Хорошенького понемножку. А вы не обращайте внимания, Грехэм. Уверяю вас, Билл - прекраснейший человечище, но есть слабый пункт: послушать его, кругом одни донкихоты…
- Мерзавцев больше, - спокойно возразил Слайтс. - Каждый донкихот кормит тысячу мерзавцев.
- Выходит, не было бы донкихотов - перевелись бы и мерзавцы? - смеясь спросила Луиза.
- Можете быть уверены… - коротко отрезал Слайтс. Просьбе хозяина он внял: спора не продолжал. Гость занялся с Джо: видимо, они были друзьями. Мальчик, забыв о Грехэме, показывал Слайтсу свои книжки.
Остаток вечера Грехам провел в обществе Эрнеста, Луизы и странного гостя, который теперь молчал. Луиза, к огорчению Грехэма, вскоре ушла к себе: премьера «Телекомпании» пришлась ей не по душе. Собственно, и Грехэму с первых же кадров премьера стала противна, но Эрнест предложил досмотреть ее в «познавательных» целях. Постановка, именуемая «Мы вас спасем!», показывала, как «кучка коммунистов» разными кознями и хитростями захватила весь мир, кроме Великании, но Великания освободила покоренный коммунистами мир, разбомбив все атомными бомбами. В финале одичавшие люди бродили по земному шару в поисках пищи, разрывая руками и зубами трупы людей.
Когда это, как выразился Эрнест, «загрязнение эфира» кончилось, он сказал Грехэму:
- А вы говорите «однообразие»! Уж поверьте мне: два месяца ездил по их стране - ничего подобного не видел.
- Да… - задумчиво протянул Грехэм. - Обидно за человечество, когда посмотришь такую, с позволения сказать, картину.
