— Татьяна Фёдоровна, — подсказал Есенин.
— Я учитель, Татьяна Фёдоровна, — повторил Евгений Михайлович, — я не имею права хранить зло на учеников, какие бы они ни были. А характеры у них разные, повадки тоже... Вот, к примеру, ваш сын. — Учитель легонько коснулся рукой плеча Есенина; усы шевельнулись от усмешки. — Знаете ли вы, уважаемый, сколько вы доставили хлопот всей школе? Искали вас по всему городку. Да-с!.. Пока не догадались, что вы, господин Есенин, изволили сбежать домой.
Есенин, опустив глаза, виновато переминался с ноги на ногу.
— Примите его, пожалуйста... — попросила Татьяна Фёдоровна.
Учитель помолчал, как бы что-то взвешивая или решая. Есенин заволновался: а вдруг откажет — и, опережая его ответ, попросил, торопясь:
— Примите, господин учитель.
Глаза Евгения Михайловича потеплели.
— Примем, — сказал он. — Конечно же примем. Тебе учиться надо, дорогой друг. Долго и упорно учиться. Теперь неучёному место в жизни — самое последнее. События на свете становятся всё сложнее, в них неучёному — как в лесу без дороги... Но ты не выкинешь больше какой-нибудь шутки?
— Нет, — сказал Есенин.
— Стричься будешь?
— Буду. — Он тут же представил, как волосы его осыпаются под машинкой, точно спелая рожь, срезанная жнейкой, и поморщился.
Хитров словно поймал его мысль.
— Да, да. С кудрями придётся расстаться, ничего не поделаешь. Но это на время... Стихи пишешь?
У Есенина сильно заколотилось сердце — прикоснулись к тому, что он оберегал как самое заветное; кровь отлила от лица, он выдохнул еле слышным шёпотом:
— Пишу.
— Вот и ещё один стихотворец прибавился... — Учитель указал на стол. — Видишь эти листки и тетради? Это всё, дружок, стихи. Пишут, пишут, не щадя живота своего... Сколько же в России стихов!
Мать опасливо спросила учителя:
— Говорят, Евгений Михайлович, очень уж дерутся тут у вас...
— Дерутся, Татьяна Фёдоровна. А как же иначе? Юные, самолюбивые, неуступчивые.
Мать горестно взглянула на сына.
— Покалечат ведь, уродом сделают.
— Ну, это вы, матушка, уже через край... Покалечат! Такого не бывало и не будет. Так, мальчишеские споры... Успокойтесь, пожалуйста.
Вскоре Есенин посадил мать в сани, укутал ей ноги тулупом, прикрыл соломой. Дядя Саша наскоро собрал не доеденное лошадью сено, сказал племяннику:
— Живи, Серёга, не трусь.
— Слушайся, сынок, старших, не перечь, не упрямься, в драки не лезь, — просительно наставляла мать. — Спаси тебя Царица Небесная... Дай тебе Бог счастья... Трогай, Саша!
