А противоречие его, скажу вам, заключалось только в том, что спать не пошел, когда ему приказали. Я сам собирался ему за это дело арест на трое суток закатить. «Ну, продолжает Семенов, — объяснил я майору, как было дело. А он смотрит на меня этак без всякой злобы и говорит: „За пьянку и неподчинение командиру во фронтовых условиях можешь в штрафную загреметь. Ясно?“ Я молчу. „Так вот, говорит, сегодня пойдешь на поиск. Добудешь „языка“ — королем будешь. Не добудешь завтра явишься, будем твоим делом заниматься“».
Потом взял меня за ремень, притянул к себе и говорит: «Чтоб был „язык“, понял?»
Рассказал мне все это Семенов, сам дрожит. «Я, говорит, на неделе семь раз жизнью рискую… Только не для начальства, а для родины…»
Сами понимаете, авторитет старшего командира я подрывать не стал. Объяснил Семенову, что он не так, мол, понял, что за пьянку ему действительно может и должно влететь, а «язык» тоже не майору одному нужен.
Пошел Семенов в разведку, добыл «языка». Через неделю ему медаль «За отвагу». А майор свой первый орден получает — Отечественной войны второй степени. Потом уж я узнал, что в тот день кто-то из армейского штаба в нашу дивизию приезжал.
Вы думаете, история с Семеновым была случайностью, эпизодом? — продолжал Василий Семенович, — Нет, это была система. Майор, как правило, посылал на самые опасные дела проштрафившихся людей. Он воздействовал не на их сознание, напоминал им не о служении родине, народу, нет! Он брал этих людей в тиски, ставил перед ними дилемму: или подвиг, или суд. За подвиг награждал, этого отрицать нельзя. Но и в этом случае поворачивал дело так, что человек чувствовал себя обязанным за награду лично ему, майору… Впрочем, все это я уже потом понял.
Такие люди, как этот майор, обычно трусливы. Все же я не могу сказать, что майор был трусом. За личную отвагу он получил еще один орден — Красного Знамени. Но смелость его была всегда точно рассчитана, он хорошо знал, когда именно надо проявить смелость, чтобы быть замеченным. Он говорил при случае, что любит риск и азартных людей и только сейчас понял, что сделал ошибку, избрав мирную профессию инженера. Но это еще не самое главное…
Я затаил дыхание, боясь проронить хоть слово из рассказа Василия Семеновича. Слушая его, я представлял себе Крамова в военной форме, с майорской звездой на погонах. «Крамов, Крамов, Крамов!..» — стучало в моем мозгу.
— Дальше, дальше! — нетерпеливо воскликнул я, когда молчание затянулось.
