Но мне хотелось собственными глазами убедиться в том, что сбойка произошла.
Я был готов кинуться в тучу пыли. Но вдруг все остановились. Из медленно рассеивающейся пыли появился человек. Чумазый, с взъерошенными волосами, он высунулся по пояс в дыру сбойки и растерянно, чуть удивленно глядел на людей.
Какое-то мгновение все тоже недоверчиво и растерянно глядели на этого человека. Но тут кто-то крикнул: «Ура!» Человека подхватили под руки и буквально вытащили через пролом на восточный участок. Теперь все увидели над грудой взорванной породы большое отверстие и мелькающие в нем лица, освещенные шахтерскими лампочками.
И тогда люди устремились через пролом, на ту сторону. Лезли торопливо, подталкивая друг друга, обдирая руки и колени об острые выступы породы…
Кто-то схватил меня и тряс за плечи. Мне жали руки, и я хватал за руки всех, кто был рядом.
— Арефьев! — прокричал откуда-то директор комбината. — Тебе, имениннику, слово!
— Товарищи! — крикнул я.
И вдруг почувствовал, что не могу говорить. Точно железный обруч сжал мне горло…
Словом, я так и не смог произнести речь. Да она и не была нужна. Фалалеев крикнул:
— Ура строителям туннеля!
И все закричали «ура!», и казалось, что кричат не только люди, но и каменные стены туннеля…
Я незаметно пробрался между рабочими и вышел из штольни. На площадке было пустынно. Один я стоял здесь. Все окна нашего дома были открыты настежь в этот теплый день, и только одно окно оставалось темным. И только я один знал, что в пустой комнате Светланы днем горит свет и опущена штора.
И вдруг кто-то сзади обнял меня. Я вздрогнул и обернулся. Передо мной стояли Трифонов и Агафонов.
— Не дело это, парень! — весело укорил Агафонов. — В такой момент удрал, людей бросил!
— Она уехала, товарищи, — тихо сказал я.
— Знаю, — проговорил Агафонов, — вещи ей вчера до машины нес. Да плюнь ты на нее, Андрей, не пара она тебе! Сердцевина у нее гнилая. Эх, — продолжал он с горечью, — что за молодежь нынче пошла! Молодая девка, при советской власти выросла. А во что выросла?.. Идем в туннель, тебя ждут!
Я медленно поднял глаза на Агафонова и проговорил:
— Нет, старик, нет, не так все просто в жизни. Вот ее нет, нет Светланы. А ведь я люблю ее, Агафоныч, до сих пор. А ты ненавидишь ее.
— Да гнилье она! — крикнул Агафонов. — И за тебя я ее кляну! Измучила она тебя, год жизни отняла…
— Год жизни? — переспросил молчавший до сих пор Павел Харитонович. — Брось, старик! Он, если хочешь знать, этот год жизни с бою взял, вот что.
