Хомяков как-то весь обмяк. Его маленькая голова ушла в плечи.
— Да, да… вы правы… правы, конечно, — пробормотал он и стал застегивать свой покоробленный плащ. — Я сейчас пойду, пойду в комбинат… один… завтра пойду. Все продумаю и пойду…
Он надвинул капюшон на голову и вышел тяжелой, шаркающей походкой.
…Рано утром дежурный по участку принял телефонограмму: приказ начальника управления строительства комбината.
Вот что в нем говорилось:
«Коллектив Туннельстроя переживает сейчас напряженные дни. Предстоит сбойка — завершение главных, наиболее ответственных и трудоемких работ по сооружению туннеля.
В эти решающие дни от каждого рабочего, техника, инженера требуется максимальная дисциплинированность, собранность и четкость действий.
Однако сменный инженер западного участка Хомяков Т. В. допустил возмутительное нарушение трудовой социалистической дисциплины, демонстративно не выполнил указания начальника участка, а в ответ на его справедливое замечание бросил смену, дезертировал из забоя.
Решительно осуждая подобные, направленные на срыв работы, действия, приказываю:
Инженера Хомякова Т. В. с работы снять и направить в распоряжение управления кадров министерства».
Все стало ясно, когда я прочитал этот приказ. Конечно, Крамов, имея такие козыри, как факт невыполнения Хомяковым распоряжения и, главное, его самовольный уход с производства, немедленно поехал в комбинат.
Он отлично понимал, что довел Хомякова до точки, а в таком состоянии этот слишком много знающий о нем инженер стал опасен.
Поэтому Крамов поторопился с приказом.
Теперь Хомяков попал в положение обвиняемого. Прежде чем разоблачать Крамова, ему придется оправдываться самому.
К тому же Крамов позаботился, чтобы вообще убрать Хомякова отсюда. В приказе сказано: «Направить в распоряжение управления кадров министерства». Теперь, конечно, он скажет Хомякову: «Молчи — и тогда увезешь с собой приличную характеристику. Иначе тебе никогда не встать на ноги».
На деле оказалось, что темпы Крамова превзошли все мои предположения. Стало известно, что Хомяков уезжает в Москву уже на следующий день.
Я кинулся на станцию. Стокилометровый путь я проделал на трехтонке за два часа. До прихода московского поезда оставалось пятнадцать минут. Я сразу увидел Хомякова — он сидел на чемодане в самом конце перрона.
Увидев меня, Хомяков явно смутился, покраснел и взглянул на часы.
Я не стал терять времени.
— Как же вы можете так уехать, товарищ Хомяков, — воскликнул я, — уехать, не доведя дело до конца, не разоблачив Крамова?!
