Вечером, когда я и маркшейдер сидели в конторе, обсуждая результаты проходки, в контору вошел Хомяков, сменный инженер западного участка.
После того дня, когда мне довелось присутствовать при разносе, который Крамов учинил Хомякову, я нередко встречался с инженером. Он производил на меня странное впечатление подчеркнутой скромностью, небрежностью в одежде и глуховатым голосом.
На этот раз Хомяков был чем-то сильно взволнован. Поверх ватника он надел брезентовый плащ с поднятым капюшоном, почти, скрывающим его маленькую круглую голову.
— Что случилось, товарищ Хомяков? На участке что-нибудь? — настороженно спросил я.
Хомяков откинул капюшон.
— Нет. — медленно ответил он, — Я пришел к вам с просьбой, товарищ Арефьев.
Я решил, что Хомяков пришел просить шланги, буры или что-нибудь в этом роде. Но он, помолчав, сказал:
— Личное дело…
И покосился на сидящего у стола маркшейдера. Тот вышел.
Хомяков подождал, пока за маркшейдером закрылась дверь.
— Товарищ Арефьев, возьмите меня к себе.
Видимо заметив недоумение на моем лице, он поспешно добавил:
— Кем угодно! Инженером, маркшейдером, мастером наконец.
Это было удивительно. Я всегда считал Хомякова одним из самых робких и безропотных подчиненных Крамова.
— Присядьте, товарищ Хомяков, и снимите плащ, — попросил я.
Но плащ он не снял.
— Я бросил свою смену, — тихо сказал он, садясь на табуретку. — Бросил и пошел к вам. Не могу больше работать с Крамовым, не могу! Я не честолюбец, слава мне не нужна, пусть он забирает ее, но я человек; человек, а не половая тряпка, о которую каждый может вытирать ноги…
Обычно Хомяков говорил тихо, точно боясь собственного голоса, а сейчас то и дело повышал тон и отдельные слова выкрикивал.
— Но что же у вас произошло?
— Я презираю себя, презираю за то, что почти год терпел, подчинялся, молчал… Я боялся. А чего мне бояться? — выкрикнул он. — Я построил пятнадцать туннелей за свою жизнь, я честный человек! — И закончил с недоумением: — А все-таки робел…
— Послушайте, товарищ Хомяков, мне что-то непонятно. Судя по всему, вы поругались с Крамовым?
— Нет! Не поругался! Я восстал против него! Я возмутился наконец!
— Допустим, но все же разобраться в том, что вы говорите, мне трудно.
— Хорошо, я постараюсь рассказать связно. Видите ли, я не выполнил указания Крамова о переводе одного бурильщика моей смены в другую. Это один из лучших бурильщиков. И тогда Крамов при всех сказал, что, если повторится что-либо подобное, он вышвырнет меня со строительства… Тогда я бросил смену и ушел. Но дело не в этом! Дело в том, что я не могу больше служить под начальством этого типа. Он жестокий, безжалостный человек!
