— Не пройдет.
— А шторма? Ноябрь не конфетка. Еще утонете с вашей яхтой.
— А что же делать с камнями?
— Да придется подвезти на шхуне. Тут кстати и матросы мои помогут. Поставлю кварту да соленой барабули — в один рейс обернемся.
— Странно! — шепнул Володя Самсону. — Распоряжается шхуной, как своей собственностью. Даже и не подумал спросить позволения у отца.
Гринбах сочувственно пожал плечами. Его тоже покоробила такая бесцеремонность, но шкипер ему очень нравился, и он не хотел его критиковать.
— А что слышно в Одессе? — спросил он Андрона.
— Да ничего особенного — мы идем к социализму полным вперед.
Это «мы», сказанное как бы между прочим, без нажима, прозвучало огромно. Где-то на горизонте опять закурился тайфун эпохи.
Они проходили теперь мимо недостроенной греческой церкви.
— Все еще не достроили? — спросил Андрон таким тоном, точно не был в Евпатории много лет.
— Как видите.
— Ну уж теперь не успеют.
Вдруг сзади послышался грохот подкованных сапог. Их догонял боцман с мешком, из которого торчала кость копченого окорока.
— Знакомьтесь! — сказал шкипер.
Боцман, совсем еще молодой, но с серьезным и даже нахмуренным лицом, сказал искусственным басом:
— Стебун, председатель судкома.
— Чего, чего?
— Судкома?
— Судового комитета шхуны «Владимир Святой».
— А что это значит?
— Самоуправление это значит, — сказал Андрон. — Вот, кстати: передай папе, Володя, что постановлением общего собрания матросов шхуна переименовывается.
Ну, что это за название: «Владимир Святой»? Кому сейчас нужна религия? Мы и решили — пусть называется «Владимир Ленин».
— А как посмотрит на это папа? — нервно спросил Володя.
— А что тут обидного? «Владимир»-то остается? Остается.
Тайфун явно приближался.
— Може, иде водочки прикупить? — спросил председатель судкома. — Нашу усю по дороге срасходовалы.
— Поздно уже. Казенки закрыты.
— Не беда! — озорно сказал Андрон. — У деда где-то завалялся старый спиртовой компас. Раскокаем его и выпьем на радостях.
Все засмеялись. Особенно заливался Леська: только в этой фразе он и узнал своего дядю. Вообще же Андрон показался ему не то чтобы чужим, а каким-то особенным, новым, совершенно непохожим на того, который когда-то заменял ему отца, учил плавать, грести, водил смотреть живую сирену. Теперь он учил его революции — это ясно. Но как учил-то!
Елисей вспомнил адвоката Гринбаха и маляра Караева. Там была теория. Эпоха и абстракция. А тут революция возникала в самых мелких, но удивительно ярких, до рези в глазах ярких подробностях уже не бытия, но быта… Судком. Митинг матросов на чужом судне. Шхуна «Владимир Ленин»… потрясающе!
