...Сейчас Бобка уже совсем старый, он почти не встает со своей подстилки. И, когда я приезжаю в Коктебель, хожу на прогулки без него. Оживляется пес, только если в дом войдет военный. Тогда Бобка обязательно встанет и обнюхает его сапоги, а затем, опустив голову и поджав хвост, ляжет на место.
Я люблю войти в мастерскую Волошина, снять с полки томик стихов, открыть заложенную листком, вырванным, может быть, из блокнота майора, страницу и прочесть наизусть:
Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.
Вдаль по земле, таинственной и строгой,
Струятся тысячи тропинок и дорог.
О, если б нам чрез мир пройти одной дорогой!
Иногда, когда в комнате никого нет, я говорю:
— Бобка, ты помнишь «стремительного майора»?
Он подойдет и положит мне голову на колени.
Он помнит…
Было это в 1942 году. Мы познакомились в одном полку с двумя ребятами: одеты они были во все военное, кроме обуви. Видимо, на такие маленькие ноги сложно было достать сапоги.
Вот что мы узнали об этих двух детях. Когда наши части вошли в это село, в первый же день на полевой кухне появилось двое ребят, мальчик и девочка, истощенные, оборванные, и попросились к повару на работу. Повар накормил их. Вскоре они стали его постоянными посетителями. У девочки мать умерла еще до войны, а отец ушел на фронт, оставив ее родственникам, с которыми она не захотела эвакуироваться и спряталась в лесу, так же как и рыженький мальчик, ее сосед по деревне. Так они остались жить «под немцами», с небольшой группой не уехавших стариков и больных. Вскоре ребята стали как бы детьми этой части. Плохо им не было: в медчасти им вливали глюкозу, поили рыбьим жиром, повар их откармливал, портной перешивал из больших гимнастерок маленькие... Да и каждый в части находил для них ласковое слово и случай побаловать...
Люся определила себя на работу в госпиталь. Она помогала бойцам писать письма домой. Практика у нее была огромная. Одному бойцу, танкисту Алексееву, выразившему сожаление, что у него нет фотокарточки, чтобы отправить жене, она даже предложила нарисовать его портрет...
Алексеев дал согласие, редакция стенгазеты снабдила девочку цветными карандашами, бумагой, и Люся принялась за работу. Алексеев, не моргая, расположился на подушке. В палате стало тихо. Минер Вася засек время.
Через 15 минут портрет был готов, и если можно было спорить о сходстве, то живописен он был бесспорно.
Танкист Алексеев блистал всеми цветами радуги. Щеки, глаза, брови и уши — все было разного цвета, а к подушке, на которой лежала эта живописная голова, Люся пририсовала кружевную накидку, видимо, вспомнив парадную горку подушек, которые в мирное время были у нее дома.
