Начал Кравчук уже привычно:
— Ты газеты сегодня читал?
«Так и есть, сейчас опять жаловаться начнет, — подумал Вязалов, — на какого-нибудь борца за гласность — мол, опять про нас что-то неправильное сказал и куда смотрит прокуратура». Но воспитанная годами службы привычка к субординации заставила ответить надлежащим образом:
— Смотрел.
— Значит, про этого художника, что у нас в колонии сидит и выходить по досрочному освобождению отказывается, знаешь?
— Знаю.
— Надо что-то делать… Мне уже из Москвы звонили по этому поводу. Ему, художнику этому, премий за границей надавали, а он у нас сидит. Сам понимаешь, как это все преподносится — узник совести, преследование за убеждения… Шум раздули на весь мир. Ходатайства международных фондов об освобождении поступили, каких-то ассоциаций художников-эмигрантов… А у нас сам знаешь, как теперь — раз за границей признали, значит, трогать не моги… Москва требует вопрос закрыть. Боятся, что нашему генсеку во время визита за бугор вопросы будут задавать неприятные на сей счет…
— Ну а я-то при чем? — достаточно дерзко и как-то мрачно спросил Вязалов, нутром чувствуя, что его подставляют.
Кравчук насупился и, нехорошо помолчав, с издевкой напомнил:
— А при том… Кто этого художника сажал?.. А-а? Помнишь, когда вышло постановление ЦК об усилении борьбы с частным предпринимательством и нетрудовыми доходами?
Прокурор, конечно, все помнил. Этот самый художник, Литягин его фамилия, попал тогда в поле зрения прокуратуры в самый разгар кампании по борьбе с нетрудовыми доходами. А в России, как известно, лучше попасть под поезд, чем под кампанию. Поэтому чего там лукавить — для отчета мели тогда всех подряд. И того же Кравчука информировали о проделанной работе. А тот все нагнетал. Но ведь формально-то этого художника посадили правильно, согласно действующему в то время законодательству. Кто ж знал, что через несколько лет частных предпринимателей объявят двигателями реформ, на которых вся надежда. И еще подумал Вязалов, что, если дела вдруг станут совсем плохими, тот же Кравчук сдаст его вместе с потрохами. Представит все так, будто прокуратура сама проявила тогда кровожадность и партия здесь ни при чем.
— Так что давай решай свой вопрос, — закончил разговор Кравчук и положил трубку.
В машине прокурор хмуро молчал. С шофером не разговаривал. Водитель был новый, молодой, и чутьем старого следователя Вязалов сразу угадал в нем заядлого перестройщика-демократа. А с ними лучше в разговоры не вступать — такого наслушаешься…
