Билл Лоуренс, бывший московский корреспондент «Нью-Йорк тайме» и мой добрый друг, написал по возвращении на родину, что церковь Святого Людовика служила «подачкой» для иностранцев со стороны советской пропаганды. Москва всегда была витриной режима, и этому режиму было выгодно показать иностранцам и особенно важным гостям действующие церкви, синагогу и молельные дома. Церковь Святого Людовика служила «свидетельством» свободы вероисповедания для католического населения, продолжавшего существовать в Советском Союзе. Немногие знают, что церковь Святого Людовика была последним оплотом католического богослужения во всей России, оставшимся открытым к 1941 году[124]: последняя из полутора тысяч католических церквей римского обряда, все остальные были закрыты вопреки желанию прихожан.
После 1937 года церковь Святого Людовика приобрела особое значение: поскольку две другие вышеназванные католические церкви были насильственно закрыты, их прихожане переместились к нам, так что церковь Святого Людовика была всегда переполнена, что вызывало большое раздражение Советов. Таким образом, этот храм стал представлять собой нечто большее, чем подачка для иностранного общественного мнения, о чем свидетельствуют пять «краж» и два ужасных осквернения, совершенных между 1939 и 1941 годами. Трудно переоценить значение этой церкви, которую посещали многие сотни россиян не только из Москвы, но и со всех концов страны. Когда каждый второй католический священник был арестован, сослан или отстранен от исполнения своих святых обязанностей, русские прихожане все же имели возможность слышать Слово Божие, проповедуемое на их собственном языке. Если бы она была просто знаком примирения и орудием влияния на международное мнение, Советы оставили бы ее в покое.
Забегая вперед, я хочу подчеркнуть это абсолютно уникальное явление в российской истории церквей. Насколько мне известно, за последние сорок четыре года в России не было построено ни одной церкви, ни одной синагоги, ни мечети, ни иного здания для богослужений, я имею в виду изначальные тринадцать республик Советского Союза. Никак нельзя считать советскими те «аннексированные» территории, например балтийские республики, которые были втянуты в орбиту Советов только хитростью, коварством и в результате военной оккупации. Таковы были исторические обстоятельства времени и места моего вступления в должность.
Число американских и других англоязычных католиков в Москве было недостаточным для права на отдельный храм. Жесткие условия советского религиозного законодательства требовали минимум двадцати постоянных прихожан не моложе 18 лет одной и той же веры для получения разрешения от государства на создание независимого «религиозного объединения» или прихода, что практически было невозможно выполнить. Люди в посольстве все время менялись, приезжали и уезжали, так что было трудно обеспечить стабильность церковного совета, как требовалось по Декрету 1929 года. А так как французский епископ предложил готовые условия для работы в его церкви, было решено, что я буду вести в ней службу для своих прихожан. Такое решение было вполне разумным, так как наши богослужения на английском языке не мешали обычной работе прихода. Более того, наши прихожане в немалой степени способствовали укреплению церковного совета, президентом которого по традиции был французский консул.
