Кроме моего персонального эскорта, ко мне шел непрерывный поток плохо замаскированных людей МВД — и мужчины, и женщины работали агентами-провокаторами. В отличие от «ангелов-хранителей», пытавшихся все увидеть и остаться незамеченными, эти пытались втянуть меня в беседу. Они приходили в церковь, но никогда не принимали участия в богослужениях. Конечно, одного этого было достаточно, чтобы пробудить у меня подозрение. Обе группы работали на МВД, но использовали различные методы. Молчаливость и снующий по сторонам взгляд отличали моих «ангелов-хранителей» с их смехотворными попытками быть невидимыми, как духи. И наоборот, чрезмерно разговорчивые провокаторы старались быть заметными, что само по себе их выдавало.
Некоторые приходили в церковь специально по будним дням, перед тем как я отправлялся по вызову к больным. Их целью было вынудить меня критически отозваться о режиме в ответ на их фальшивые сказочки о своих несчастьях. Другие хотели обменять иностранную валюту по курсу, более выгодному, чем в Госбанке, или, наоборот, предлагали мне рубли в большем количестве, чем стоимость доллара или другой валюты. Некоторые хотели во избежание почтовой цензуры отправить через меня письма за границу. Кто-то просил быть посредником для связи с сотрудниками посольских и консульских служб. Так как я читал Уголовный кодекс, то хорошо знал, что, если бы я согласился на их предложения, все эти действия подставили бы меня под судебное преследование. Особенно начиная с 1937 года постоянно предпринимались попытки поймать меня в подобную ловушку, чтобы потом опутать сетями шантажа.
Ко мне в церковь приходило множество людей, действительно испытывающих ужасные страдания. Не все они принадлежали к католической вере; тем или иным способом они находили путь в нашу церковь, уверенные в том, что они найдут здесь того, кто не предаст их. Люди в Соединенных Штатах и других нормальных странах до сих пор не знают, что советские законы трактуют как преступление подачу милостыни или конкретный акт сострадания, если они совершаются служителями культа. В этом смысле я был, конечно, виновен в бесчисленных преступлениях в диалектически-материалистическом толковании таких действий. Я никогда не отказывался покормить голодного или дать одежду нуждающемуся; я не делал различий между страдающими русскими, евреями, поляками, кавказцами, украинцами и другими народностями СССР. И хотя Советы всегда имели возможность устроить судебное разбирательство или предъявить мне словесное обвинение по этому пункту, они никогда не осмеливались сделать этого. Их тактика дискредитации духовенства и особенно католических священников еще не проводилась в таких масштабах, какие сегодня мы наблюдаем в Китае и в балканских странах-сателлитах.
