. Только к концу моего долгого пребывания в России отношение к моей персоне изменилось. Далеко идущие последствия неудачи Ялтинской конференции повлияли и на миссию, с которой я приехал в Россию.
Пока епископ не нашел мне прекрасного педагога по русскому языку, женщину, которая знала немецкий, французский и английский, я занимался сам. Моя преподавательница была настоящим знатоком русского и старославянского языков; ее знание классической русской литературы было фантастическим. Своим успехам в русском языке я обязан в равной степени ей и ее матери. Много месяцев я занимался склонениями, спряжениями, переводами; стал читать в оригинале Крылова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя и многих других авторов. Я имел богатую разговорную практику, общаясь с русскими людьми, в том числе и с крестьянами. Москвичи гордились своим особым говором, произношением, интонациями, сильно отличавшимися от петербургских. Для более глубокого проникновения в тайны этого языка я слушал некоторые радиопрограммы, где с безупречным произношением медленно наговаривались тексты. У Советов была прекрасная система передачи указов и новостных бюллетеней в самые отдаленные уголки страны; специально обученные дикторы несколько раз в день медленно читали тексты для слушателей радиоточек тех мест, куда не доходят газеты.
Резиденция французского посла находилась недалеко от Крымского моста, на улице с небольшим дорожным движением. Здесь было очень тихо, и я мог спокойно заниматься русским языком. Я гулял с Флипом и наблюдал, как строится московское метро. Одна из конечных станций была как раз у Крымского моста, недалеко от Центрального парка культуры и отдыха.
При всем уважении к моим бывшим хозяевам следует сказать, что проживание в посольствах и дипломатических миссиях никак не способствует изучению страны и людей. Но с 1936 года я был так занят делами вновь обретенной паствы (в связи с закрытием двух католических церквей в Москве), что почти не бывал в посольстве. Я приходил туда пообедать и переночевать. Я исполнял мой религиозный долг, посещая больницы, дома, кладбища, близлежащие деревни и поселки. Из посольства я уходил в половине седьмого утра и возвращался под вечер. Отпевания на пяти московских кладбищах, находившихся за городом, часто начинались во второй половине дня.
Посол Альфан проживал в старом французском посольстве в Померанцевом переулке с мадам Альфан и их младшей дочерью Мари-Виктуар, которую в дипломатическом корпусе называли Маривик. В 1936 году в этом здании разместили Музей мозга, а посольство переехало на Большую Якиманку на западной стороне Москвы-реки. У семейства Альфан было еще трое детей: два сына и вторая дочь. Старший из сыновей, Эрве Альфан, сейчас занимает пост посла Франции в Вашингтоне. В 30-е годы дети Альфан обычно проводили рождественские и другие каникулы с родителями, наполняя дом весельем и песнями. Посол привез с собой из Франции персонал: дворецкого, горничную и шеф-повара. Другая обслуга была из русских граждан, в том числе были швейцар, два помощника дворецкого, два шофера и, конечно, дворник. Относительно одного из помощников дворецкого я был предупрежден с самого начала. Именно он одиннадцать лет спустя участвовал в судебном деле по сфабрикованному обвинению в оскорблении действием, в котором я был вынужден предстать как обвиняемый.
