Спрятал Иона голову в душную козью шерсть и заплакал беззвучно и кротко.
Гул прокатился над заалевшим утренним морем. Гулко в испуге ударил левиафан плоским хвостом. Ударил хвостом и понёсся, сам не зная куда и зачем, фыркая и играя, к тихому берегу. С разбегу выкатил скользкую голову тёмной глыбой на песок, раскрыл жирную пасть и выбросил Иону головой вперёд как раз за тем мысом, откуда корабль отчаливал.
Оглянулся Иона: солнце! Левиафана нет, только белые стружки вдали по воде закружились. Три дня и три ночи протомился в тёмном зверином чреве, но показалось ему, что долгие годы протекли. Быть может, и Ниневии уже нет, и уйдет он опять к потокам и скалам доживать свои старые дни?..
Шел Иона, отдыхал и снова шёл, и вот на исходе третьего дня показались вдали пыльные сады и плоские кровли Ниневии.
Тою же дорогой вернулся из Ниневии Иона. Спускался к морю скалистой тропой на ночлег и сердито ворчал: «Усмирил!» Уж они его попомнят: гремел, как лев в пустыне, струпьями проказы грозил источить всё живое, иссушающий ветер звал на их сады и источники, гром – на их кровли, мор – на их скот, саранчу на их поля… Покаялись. Только бичом страха и можно их к Господу пригнать. Надолго ли? И зачем? На что Ему такие – только сердце об них иступишь, на верёвке к добру притащишь, а там, гляди, верёвку перегрызут – и опять начинай сначала.
Шёл Иона, угрюмо смотрел на свои пыльные ноги – трудно ему было понять своих злых братьев, и не радовал его тяжёлый подвиг, который выполнил он по Божьему слову… А вечерняя тишина, и морская свежесть, и двурогая луна над головой делали свое: замедлял шаги Иона, смотрел и не мог насмотреться и утешался, что вот он снова один и никуда ему идти больше не надо.
И вдруг за выступом скалы остановился: лежит на земле ястребёнок, из гнезда выпал, пищит, клюв разевает и слабые крылья топорщит. Улыбнулся Иона, взял птенца на ладонь, поднял к глазам: цел! Полез вверх по шатким камням, по писку нашёл гнездо, уложил ястребенка среди двух таких же писклявых и, довольный, той же дорогой спустился к подножию. Расстелил плащ под скалой, вытянул усталые ноги и уснул.
И опять посетил его во сне Господь:
– Ну что, Иона, сетуешь?
– Сетую, Господи, прости уж…
– А ты бы, Иона, не пощадил?
– Не пощадил бы, Господи!.. Уж Ты который раз их пугаешь. Покаются – а потом еще пуще грешат.
– Вот ты какой строгий. Что ж ты ястребёнка-то пожалел? Разве он добрый? Подрастёт – станет других птиц бить, кровь проливать. А, Иона?
