Подай мне книгу театинца Лосано[42]. Для того чтобы ярче осветить истинные факты, нет ничего лучше, чем сопоставить их с фантастическими вымыслами. А у этого глупца с тонзурой поистине коварная фантазия. Это самый заядлый клеветник. Его «История революций в Парагвае» извращает движение комунерос и в ложном свете представляет его вождя. Ведь Хосе де Антекера уже не мог защищаться от этих жульнических фальсификаций, потому что его дважды убили. Отец Педро Лосано вознамерился сделать это в третий раз, собрав воедино все наветы, все сплетни и лживые измышления о вожде комунерос. Точно так же действуют и будут действовать против меня анонимные пасквилянты. Впрочем, кое-кто из этих щелкоперов, находясь вдали от родины, в эмиграции, и пользуясь поэтому безнаказанностью, пожалуй, наберется наглости поставить свою подпись под такой стряпней.
Принеси мне книгу. Ее здесь нет, сеньор. Вы оставили ее в госпитале. А, тогда пусть этого Лосано держат на хлебе и воде; и пусть ему ежедневно дают слабительное, пока он не умрет или не выблюет все свое вранье. Паи[43] Лосано здесь нет, сеньор; и, насколько я знаю, никогда не было. Я просил тебя подать мне «Революции в Парагвае». Они в госпитале, сеньор. Я говорю об «Истории», мошенник. «История» в госпитале, сеньор; заперта на ключ в шкафу. Вы положили ее туда, когда вас привезли.
Мы остановились на первом событии, прервавшем колониальную идиллию. Это было сто лет назад. Хосе де Антекера восстает, сражается, не сдается. Губернатор Буэнос-Айреса, пресловутый бригадный генерал Бруно Маурисио Сабала вторгается в Парагвай со ста тысячами индейцев редукций. Этот человек с убегающим подбородком и вьющимися локонами возглавляет карательную экспедицию. Пять лет боев. Колоссальная резня. Со времен Фердинанда III Святого и Альфонса X Мудрого еще не было такой жестокой борьбы. С опозданием на века наступает средневековье; сводятся леса, гибнут люди, попираются права провинции Парагвай.
Все тонет в кровавой сумятице, кроме круговращения солнца, диска из чистого золота величиной с колесо повозки. Буэнос-айресские сарацины, отцы иезуитской империи, испано-креольские энкомендеро обезглавливают восстание и топят его в крови. Антекеру отправляют в Лиму. Его ближайшего сподвижника Хуана де Мену тоже. Их везут на мулах к месту казни, но еще на пути расстреливают, чтобы их не освободил взбунтовавшийся народ. Для верности их трупы бросают на эшафот, и палач отрубает им головы. Это первые две головы, скатившиеся с плеч в борьбе за американскую независимость. Историк опускает это как не стоящую упоминания мелочь. Тем не менее это было. Что и научило меня недоверчивости. Этот день вместил в себя столетие. На пороге нового времени я завершил начатое этим восстанием, в свою очередь провозгласив, что испанское владычество отжило свой век. Отжили свой век не только королевские прерогативы Бурбона, но и права, узурпированные главой вице-королевства, где монархический деспотизм был заменен креольским деспотизмом под революционной личиной. Что оказалось вдвое хуже.
