Пундык вошел неслышно. За ним вошли понятые. Председатель подошел к столу и вынул из кармана бумагу:
— Придется акт о приемке составить, Дмитрий Никитич.
Озадаченный появлением понятых и председателя, Чекрыга опустился на табуретку.
А Савелий Петрович начал диктовать:
— «Взято заимообразно у гражданина Чекрыги Николая Евтихиевича муки белой — пятнадцать кулей, рису — семь кулей, сала шанхайского — пятьдесят банок, сои японской — два бочонка…»
— Ты чего это мелешь? — прохрипел Чекрыга. — Какое сало, где соя, что за рис? Где ты его видел?
— Где, говорите? А под снегом, в ямке, возле вашего огорода нашли. Где есть еще, не знаю. Можно поискать.
Чекрыга вскочил и кинулся к председателю. Но жена перехватила его и резко крикнула:
— Николай Евтихиевич!
Он сверкнул на нее налитыми кровью глазами и сразу сел. Потом перевел глаза на Дмитрия Никитича и сказал со страшной злобой:
— Ловко ты, товарищ лесничий, меня подкузьмил, ловко. У наших жиганов, поди, учился?.. А я тут с тобой рассусоливал, думал, с хорошим человеком дело имею.
Лесничий поспешно ушел домой. Его терзала мысль, что он невольно обманул человека. Он вовсе и не думал, что Савелий Петрович поступит именно так. Ведь ему, Дмитрию Никитичу, хотелось сделать все по-хорошему. Теперь знакомые ему, наверное, не подадут руки. Однако в этот день к нему зашли несколько человек и весело поздравляли с такой ловкой проделкой. Восхищение их было таким неподдельным, что он не стал никого разуверять.
А вечером пришел к нему Савелий Петрович. Он был весел.
— Ребята-то сегодня свежий хлеб получили! — сказал он. — А бабы-то рады. Сказать невозможно, как благодарны вам. С таким, как Чекрыга, считаться нельзя. Он с нами воюет, а мы с ним. А на войне и хитрость требуется. Так что уж не серчайте на меня, Дмитрий Никитич.
— Но почему же вы мне ничего не сказали?
— Так ведь вы, Дмитрий Никитич, испортили бы мне всю музыку. Рассказали бы все Чекрыге, а он мог до обыска не допустить. Выходит, я опять прав.
И верно, Савелий Петрович был прав.
Продукты, изъятые у Чекрыги, облегчили немного голод в поселке. Затопили печи в избах, дети перестали плакать.
А через несколько дней подоспели с помощью и орочи. Савелька сдержал свое обещание.
С верховьев пришел целый обоз. От собак в упряжках валил пар, пронзительно кричали погонщики-каюры. Скрипели полозья нарт.
На шум повыскакивали из домов обитатели Тихой, и вмиг целая толпа собралась возле избы сельсовета, где хранились запасы продовольствия.
