Дикарь говорит Мустафе Монду:
«— Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзию, настоящую опасность, хочу свободу, и добро, и грех.
— Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным, — сказал Мустафа.
— Пусть так, — с вызовом ответил Дикарь. — Да, я требую.
— Прибавьте уж к этому право на старость, уродство, бессилие; право на сифилис и рак; право на недоедание; право на вшивость и тиф; право жить в вечном страхе перед завтрашним днем; право мучиться всевозможными лютыми болями.
Длинная пауза.
— Да, это все мои права, и я их требую».
«О дивный новый мир» — книга удивительных пророчеств и предвидений, как уже состоявшихся, так и еще предстоящих.
Разве обязательные в «дивном новом мире» «сходки единения» не напоминают собрания ушедшего советского времени, где каждый испытывал ни с чем не сравнимую прелесть монолитного единения, осознания себя частью мощного, могучего, спаянного и целенаправленного организма, подчиненного единой высшей воле? Автор пишет об этом практически без иронии, ибо помнит еще со студенческих лет, как на любых собраниях — политических, профсоюзных, научных — все говорили одинаково правильно и одними и теми же словами: выработался, вырос, как сорная трава, мета-язык — оруэлловский «новояз». Наверняка большинство не вникало, не вдумывалось в то, о чем там говорилось. Но стоило хоть чуть-чуть изменить, пусть не содержание, а форму, употребить какие-то иные, непривычные слова, все настораживались. А сколь изощренны были редакторские карандаши в унификации авторского текста, чтобы он, не дай бог, не выделялся над общей ровной поверхностью. Все это было. Ушло? Окончательно?
Автор совсем в этом не уверен. И дело тут вовсе не в постулатах той или иной политической или идеологической доктрины. Как сегодня звучит эта книга Хаксли, еще совсем недавно таившаяся в спецхране и как будто бы представлявшая зловещую крамолу? Она суровое, еще до конца не понятое, не раскрытое предостережение людям. В ней тысячи вопросов, над которыми ломали головы лучшие умы человечества, но на которые они так и не нашли ответов. Благо ли стремительный технический прогресс? Что кроется за извечной погоней человечества за «мифическим» счастьем, которое от века ограничено пределом земного бытия? Да и что такое счастье? Для каждого свое…
Хаксли, быть может, острее других писателей и философов ощутил парадокс человеческого существования: отдельный человек неуклонно использует любую возможность соединиться, слиться с себе подобными, но, достигнув цели, исчезает, растворяется в массе, в толпе. С другой стороны, как верно сказал другой превосходный писатель, «человек один не может…».
