У меня опять задёргалось веко.
– И ты видишь, во что он одет? – Лео мрачно посмотрел в другой конец зала, где его отец стоял вместе с его сёстрами и бабушкой и охотно фотографировался с каждой из них. – И не важно, что он прямо из аэропорта. Костюм и галстук можно надеть и в самолёте, разве не так? И я не хочу знать, сколько недель он не был у парикмахера. Почему ты не пьёшь?
– У меня болит голова.
Лео не обратил на это внимания.
– Я точно знаю, о чём он будет спрашивать. Он спрашивает всегда одно и то же. Что меня особенно злит, так это то, что он всегда делает вид, что всё в полном порядке. А в конце он говорит, что он будет очень рад, если мы его навестим. Где бы он ни жил. Как будто мы когда-нибудь к нему приезжали.
– А почему нет?
Лео злобно посмотрел на меня.
– Почему нет? Ты что, до сих пор не поняла? Когда он нас бросил, Хелене было всего девять! Я же тебе про это рассказывал. Он повёл себя как задница. Если мы вдруг переметнёмся на его сторону, это разобьёт маме сердце.
– Но ведь речь не идёт о двух противоборствующих лагерях. Можно иметь хорошие отношения и с матерью, и с отцом, даже если они в разводе.
– Нет, нельзя, – ответил Лео. – Но ты этого не понимаешь.
Некоторое время мы молчали. Лео пригубливал шампанское и бросал на отца мрачные взгляды. И я периодически смотрела в его сторону. Я думала о его улыбке и моих подкашивающихся коленях и о том, как это всё странно. Этот мужчина – почти старик, он наверняка намного старше, чем выглядит. Ему по меньшей мере сорок пять. И он отец моего парня.
Но тем не менее.
Коринна и Хелена вернулись к нам.
– Мы сделали кучу фотографий, посмотри, – сказала Коринна.
– Он вообще не спрашивал про маму, – заметила Хелена.
– Но Хелена всё равно рассказала ему, что мама часто играет в теннис с герром Шмиттером. И что герр Шмиттер постоянно приносит нам конфеты «Ферреро».
Они обе захихикали. Хелена снова села за рояль и опять стала играть сонату эс-дур Моцарта. Или по крайней мере попыталась.
Коринна сказала:
– Если он сейчас подойдёт, мы должны сфотографировать вас вместе, Лео. Он пригласил нас в Мадрид.
– Это было ясно, – сказал Лео.
Бренчание Хелены ужасно действовало мне на нервы.
– Это тридцать вторые, – наконец вырвалось у меня. – Их надо играть в два раза быстрее, чем ноты перед ними.
– Я и сама знаю, – ответила Хелена. – Но это адажио. А адажио играют медленно.
– Тридцать вторые в любом случае в два раза быстрее шестнадцатых, – сказала я. – Всё равно в каком темпе.
