— Ну что ты все время лазишь по этим кабакам? — говорил ему как-то раз Херемон, не в силах уже терпеть ночные похождения Рахонтепа, которые пятном ло-жились на все жречество. — Тебе что, мало своих девок в храме? Вон, ходи к лю-бой каждый день, если тебе так невтерпеж. Только нас не позорь. Я не хочу, чтобы про нас говорили, будто здесь в храме одна пьянь собралась.
— Да не нервничай ты так, — по-свойски отвечал ему Рахонтеп, — никто никого не позорит. С чего ты это взял?
— Не позорит?! — воскликнул Херемон. — А кто вчера в «Похотливом сфинксе» со шлюхами песни орал? Скажешь, не ты?
— Ну я, ну и что? Ты думаешь, я просто так с ними там сидел? Ничего подобного. Я приобщал их к нашей вере. Одна из них уже сегодня приходила воздать хвалу нашему богу.
— Что ты мелешь! Эти шлюхи приходят тебя соблазнять, а не воздавать хвалу. В общем так, Рахонтеп, мне это надоело, еще раз повторится такое паскудство, посажу тебя в архив храма папирусы переписывать. Ты меня понял?
Рахонтеп, конечно, возмутился такой неоправданной, по его мнению, строгостью, но Херемон остался непреклонен. Какое-то время Рахонтеп держал себя в руках, но в один прекрасный вечер не выдержал и вновь заглянул в пресловутый «Похотливый сфинкс». То, что произошло потом, Рахонтеп не любил вспоминать. Напившись до безобразия, он разбил нос одной из танцовщиц, как раз той, что недавно со слезами на глазах клялась ему в верности Себеку. Но ее верности хватило лишь на одну ночь, а потом она потребовала с пристававшего к ней Рахонтепа деньги, потому что отдаваться задарма, пусть даже и жрецу Себека, она не собиралась. Рахонтеп напомнил ей о ее клятвах быть всегда верной Себеку и во всем ему подчиняться, но она лишь рассмеялась жрецу в лицо, обозвав Рахонтепа крокодильим болтуном. Тогда разгневанный Рахонтеп покарал вероотступницу ударом кулака в нос. Но безнаказанным его безобразие не осталось. Слуги Фрасибула накинулись на жреца и долго пинали его на полу ногами, чтобы впредь он не втягивал в свою крокодилью секту танцовщиц, а как и все платил за их любовь монетами, а не словоблудием.
Наутро Рахонтеп появился в храме весь в синяках. Там уже знали о ночном происшествии в «Похотливом сфинксе», и Херемон, чье терпение, наконец, лопнуло, передал ему через служителей, чтобы Рахонтеп прямиком шел в архив и брался там за переписку папирусов. Беспечные денёчки для него закончились. Унылый Рахонтеп побрел пачкать руки в чернилах.
