Ионенков умолк и не стал больше закуривать, спрятал сигарету в пачку. И немного с другой, прощающей интонацией:
– Видел бы ты тот «Опель»! Как стоптанный тапок. Бешуева доставали – лом понадобился. Хорошо ещё, солярка не взорвалась. А переломов у него сколько, боже ты мой! На одних ногах – пять, а ещё тазовые кости, ребра! Сотрясение мозга тяжёлое. Только в апреле из больницы выписался. Вот так, Боречка.
«Бешуев, Бешуев! Всё время – Бешуев…»
– А при чём тут Бешуев? Что всё время Бешуев? Что вообще Лена с ним вместе делала? – мёртвым теперь голосом спросил я.
– А ты что, не знаешь ничего?
Как сейчас помню удивление в прозрачных серых глазах Дмитрия Ильича. Он посмотрел испытывающе: не разыгрываю ли мрачно? Наклонился и вполголоса: – Боря, они ведь любовниками были. Всё время, пока она здесь работала. У него же дача в Николаевке… Да ты что, не знал, что ли? Да вся фирма знала. Ну что ты, ей-богу, Боря!..
Ионенков ещё что-то говорил, говорил. Опять достал сигарету… Как я прощался, как вышел – ничего не помню. Киоск вот только, без газет и продавщицы. Полный солнца и раскалённой бумажной пыли…
Тишина надолго снизошла на кухню. Потом молча поднялся хозяин и, натыкаясь в темноте на стулья и шёпотом чертыхаясь, побрёл к выключателю.
