Билет мне, помню, достался так себе: два вопроса знал нормально, третий туманно. Я смотрел прямо в голубые стекляшки Максимовой, излагал скудные знания по третьему вопросу (что-то по «Чуме» и «Постороннему» Камю, которого не любил) таким же неторопливым и громким голосом, как и начало билета. «Что ты мне можешь сделать? Что? Завалить? Пожалуйста! Предмет я твой учил, пересдачи не боюсь. Буду ходить к тебе, пока кого-нибудь из нас не стошнит. Бояться тебя? Боже упаси! У меня есть положение. Я не сижу без денег, как ты. У меня есть важная цель. Если меня благодаря тебе отчислят из университета, переведусь к нам в педагогический. Я всё равно получу диплом о высшем образовании. Получу именно потому, что сейчас он мне, по большому счёту, не очень-то и нужен, слышишь, ты!..» Может, Вера Юрьевна поняла по моим глазам, что я хотел ей сказать. Во всяком случае, пытать меня она не стала, и одним из немногих я сдал с первой попытки. Сомов ходил к ней ещё раз.
За год жизни в чужом городе Леночку я вспоминал десятки раз. У меня был её рабочий телефон, но звонить я не решался. Для чего? Похвастаться своими успехами, услышать: «Ах, какой ты молодец!» – и всё? Не видеть её улыбки, не ловить утекающего взгляда! Не растворяться блаженно в шёлковом колыхании голоса, не чувствовать, как исчезают кости ног и рук, и ты качаешься, качаешься бездумно на волне звуков, и никакая свинцовая тоска не способна утащить тебя на дно, потому что нет её больше, этой тоски! Разве могла всё это заменить мускусно разящая чужим потом и приторным горячим дезодорантом, отрешённо потрескивающая трубка телефона?
А встретиться во время сессии… нет, мы не встречались ни разу. Я не проявил инициативы. Понимаешь, недавно совсем осознал, чем мне претило это. Сессии всё-таки продолжали оставаться для меня изматывающим испытанием, несмотря на то, что теперь я относился к ним куда менее серьёзно. Может, я стал равнодушным, но никак не наглым студентом. Все три недели только и делал, что зубрил, разбирался с контрольными, сдавал зачёты и экзамены. Превращать долгожданную встречу с дорогим тебе человеком в десятиминутное беспорядочное столкновение похвальбы и грусти? Я хотел не этого. Меня устроило бы только спокойное, долгое свидание, без тайных взглядов на время, без улыбки, становящейся деланой и напряжённой. Как много, как сумбурно и смутно много мне нужно было ей сказать!..
Правда, два раза я всё-таки звонил Лене. Один раз было занято, а второй – она вела переговоры с рекламодателем где-то в городе.
