— Вы совершенно правы в том, что сомневаетесь в этом.
— Если бы я страдал разлитием желчи, — продолжал он, — вино вредило бы мне. Но оно всегда приносит мне одну только пользу. Чем больше я выпиваю вина, в разумных, конечно, пределах, тем лучше мне становится. К вечеру мне всегда лучше. Если бы вы видели меня сегодня до ужина, то наверняка решили бы, что я — несчастное создание.
Шарлотта охотно в это поверила. Однако она ничем не выдала своих мыслей и заметила:
— Насколько я разбираюсь в этом, лучшим лекарством для больных нервов являются свежий воздух и упражнения, регулярные ежедневные упражнения, и я бы порекомендовала это лекарство вам в гораздо большем количестве, чем, как мне кажется, вы привыкли его принимать.
— О! Я очень люблю заниматься, — ответил он, — и намереваюсь подолгу гулять, пока я здесь, если погода позволит. Я буду выходить на прогулку каждое утро перед завтраком, прогуливаться по Террасе, и вы часто сможете видеть меня в Трафальгар-хаусе.
— Но ведь вы же не считаете прогулку в Трафальгар-хаус интенсивным упражнением?
— В том, что касается расстояния, конечно нет, но ведь холм такой крутой! Если подниматься по нему в середине дня, то меня наверняка бросит в пот! К тому моменту, как я доберусь до вершины, мне можно будет принимать ванну! Я очень сильно потею, а это не может не считаться первым признаком нервозности.
Они приближались к таким глубинам физики, что Шарлотта сочла появление слуги с чаем очень удачным поводом прервать их беседу.
Все мгновенно переменилось. Молодой человек сразу же потерял к ней интерес. Он взял чашку какао для себя с подноса, на котором стояло почти столько же чайничков, сколько было человек в комнате. Мисс Паркер, которая пила чай, настоянный на одних травах, и мисс Диана, чай которой был настоян на других, придвинулись поближе к огню и начали обращаться с Артуром, как с тяжелобольным, чем явно доставили ему немалое удовольствие. Все угощались ломтиками хлеба, поджаренными на тостере. И пока с приготовлениями не было покончено, Шарлотта не слышала голоса Артура — только неясное бормотание и восклицания, выражавшие одобрение. Однако же, когда с этим тяжким трудом было покончено, он снова придвинул свой стул поближе к ней, столь же галантный, как и раньше, и доказал, что думал не только о себе, радушно предложив ей отведать какао и хлеба. Она уже пила чай, чем несказанно удивила его, настолько он погрузился в собственные мысли и хлопоты.
