Ощущение несправедливости превращало Энн в неполноценную калеку и напрочь лишало воли. Она окаменела, злобно оскалилась и сказала себе, что если не на шутку разгневается, то тоже сможет слететь с катушек. Лицо Адель налилось кровью и побагровело, что было небезопасно для ее изношенного сердца.
– Raus![27]Инвалидов в моей жизни и без вас хватало! Raus!
На шум прибежала медсестра.
– Только вас здесь еще не хватало! Вместе с вашими деревенскими сабо!
– Миссис Гёдель, я сейчас сделаю вам укол успокоительного. Все, посещения закончены!
Энн убежала, оставив на кровати сладости.
Она открыла сумку и стала искать носовой платок. Ей весело подмигнул стоявший в холле автомат по продаже кофе, снеков и прочих мелочей. Энн шмыгнула носом, сделала глубокий вдох и вытащила мелочь, посчитав, что вполне заслужила небольшое утешение. Для старой развалины, получившей лишь временную передышку, у этой Гёдель было еще вполне достаточно энергии. Молодая женщина вновь сдержала поток слез, готовый хлынуть в любую минуту. Эта невменяемая старуха умеет причинять боль. Ты выиграла, ведьма! Я больше не приду! На кой черт ей терпеть такие мучения? Энн посмотрела на дрожащие руки. Как грабли? Об этих гадостях лучше не думать. Она не виновата в том, что руководство пансионата запретило миссис Гёдель покидать стены заведения. И не обязана каждый день слушать поток ее излияний. Молодая женщина съела плитку шоколада. Время потрачено впустую, ее визиты не принесли ровным счетом никакого результата. Девственница-недотрога? Синий чулок? Вот сволочь! Она потеряла девственность в семнадцать лет. Энн ничем не отличалась от всех остальных и стала женщиной после выпускного бала в объятиях некоего Джона. Они оба слишком много выпили, но первый опыт общения с мужчиной хоть и не принес ничего, кроме разочарований, все же позволил преодолеть необходимую формальность. Молодая женщина с особой горечью вспоминала последствия сделанного ею тогда выбора: окончательный разрыв с другом детства Леонардом Адамсом, считавшим, что ее девичья честь принадлежит только ему и больше никому. Они не раз об этом говорили: он был нежен, а если и набирался опыта с другими девушками, то только чтобы не разочаровать ее. Они вместе учились и когда-то будут вместе стареть. Уже в пятнадцать лет Лео распланировал всю их жизнь: блестящая карьера, дом, двое детей и студия, где можно будет писать все, что заблагорассудится, – он не сомневался, что станет художником. Но Энн не хотела быть его родственной душой
