– А проснулся, глядь, мусора! И такой опа: «Куда я попал? Где я?». Вот дебил!
– Чмо тупорылое!
– Ахаха!
Гопник, посмеиваясь, снова покосился в сторону арки. И успел заметить, как бабулька угомонилась и махнула в их, гопников, сторону. И амбалы направились прямо туда. На детскую площадку. Гопник перестал смеяться. Но его соседи не унимались.
– Мне Кабан эту хрень рассказал! А он сам, приколите, у участкового был и слышал эту тему. Там мусора с него тоже все валяются!
– Ахаха!
Горшков и Клюкин, а это были они, подошли к лавочке, и тогда смеяться перестали все. Троица уставилась на незнакомцев. Клюкин взмахнул удостоверением.
– Полиция. Кто из вас Шнобель?
Молчание было им ответом. У Клюкина после вчерашней истории все еще болела нога, и настроение у опера было прескверное. Он шагнул к самому, на вид, наглому гопнику и властно приказал:
– Встал, руки поднял.
Гопник действительно был дерзкий, потому что вместо послушного выполнения приказа сплюнул и прогудел:
– Это с хера?
– Я те сказал, лапы в гору!
Клюкин влепил подзатыльник нахалу. Тогда тот решил не играть с судьбой и повиновался. Как только Клюкин принялся шарить по его карманам, сидящий посередине – а это и был Шнобель собственной персоной – резко сорвался с места и задал стрекача.
– Антоха!
Оба опера рванули следом. Гопники на лавочке развернулись, чтобы было лучше видно шоу, и принялись улюлюкать. За кого именно они болели, секретом ни для кого не являлось, но оперов только подзадоривало.
– Шнобель, беги! Давай, ну! Вали! Покажи козлам!
Горшков оказался резвее. Он почти догнал Шнобеля и уже растопырил пальцы, чтобы ухватить его за одежду, но Шнобель увернулся. Горшков с разбегу плюхнулся на землю. Гопники на импровизрованной трибуне разразились радостным свистом.
– Молодчик! Ааа, красава!
Шнобель резко поменял движение, но разъяренный Клюкин, которому боль в ноге придавала сил, разгадал маневр и изменил траекторию одновременно с ним. Через секунду Клюкин прыгнул на Шнобеля и повалил его на землю.
– Скотина, я тебе побегаю! Нна!
Он уже скручивал задержанному руки и выуживал из кармана наручники, когда подковылял Горшков. Его щека была разодрана. Та же самая, которой и вчера пришлось несладко. Карма, что поделаешь. Горшков, трогая щеку, посмотрел на лицо Шнобеля. И, в первую очередь, на его выдающийся нос с горбинкой.
– Твою мать, – зло заворчал Горшков на напарника, будто тот перед ним в чем-то провинился. – «Кто из вас Шнобель?». А по его шнобелю, что ли, непонятно?
