— Первый! — вспыхнула Мария и заторопилась отойти от женщины. Та окинула ее испытующим взглядом и ничего не сказала.
Позже Мария стала встречать эту женщину чаще. Стала встречать других соседок, которые приветливо здоровались с ней, а когда она бывала с Вовкой, подходили и тормошили его ласково. И так как были они почти все старше и опытней Марии, то засыпали ее советами и наказами. Марию разговоры с женщинами и их непосредственная навязчивость слегка тяготила. Мария все боялась, что вот которая-нибудь из этих теперь приветливых соседок, разузнав о Вовке и о том, что у него нет «законного» отца, сразу переменит отношение к ней, и повторится то, что было на старой квартире, на старом дворе.
Опасения эти однажды почти оправдались. Соседка, чаще других разговаривавшая с Марией, взяла Вовку из ее рук и, вглядевшись в него, весело спросила:
— А где же твой папка, гражданин?
Мария обожглась жаром. Женщина взглянула на нее, заметила румянец смущения и замешательства на ее лице и тоже смутилась.
— Умер? — тихо и неуверенно обратилась она к Марии.
— Нет! — резко сказала Мария и почти вырвала из ее рук Вовку.
Женщина отдала ей ребенка и виновато сжала губы. Мария быстро отошла от нее.
Дома слесарша встретила ее с письмом в руках.
— Вам вот, — протянула она его Марии. — На старый адрес носили да на почте сколь времени лежало. Как плохо нонче письма доходить стали!
Письмо было из дому, от матери. Мать попрекала Марию, что она ничего о себе не пишет. «Не знаем мы совсем, как ты живешь, что с тобою. Посылаем тебе деньги, а неизвестно, получаешь ли ты их и хватает ли тебе на прожитье. Ведь тебе теперь нужно больше. Ты не одна...».
Мария почувствовала скрытый упрек в этих словах и нервно скомкала письмо. Она задумалась. Впервые ей пришло в голову по-настоящему, отчетливо и непреложно, что она уже не подросток, не та маленькая Мурочка, которую кто-то должен опекать, о которой кто-то должен беспокоиться. Впервые ей стало неловко, почти больно от того, что она до сих пор регулярно получает деньги из дому, с которым совсем порвала.
И стыд, стыд перед самой собой сжал ее, заставил наклонить голову и украдкой оглянуться: как бы из боязни, чтобы кто-нибудь не подсмотрел за нею.
И, поддаваясь первому побуждению, она присела к столу и написала ответ дамой. Она написала матери, что живет хорошо, что ребенок у нее здоров и хорошо растет и что она не нуждается в денежной помощи от родных.
«Не присылайте мне больше денег, — писала она, — я в состоянии сама работать и содержать себя и Вовку».
