— Фролов, хозяин, ты слышишь? У вас это что, сговор?
— Сговор! — хохотал Кукушкин, — у нас показательный штрек, товарищ! И все мы профессора! И тебя профессором примем! Гони литровку и примем!
Хохот грохнул под сводами.
— Черти вы, — завистливо вздохнул председатель, — уж вы, ребятушки, того... по-новому-то докажете?
— Хозяину намекни, чтоб деньгу припасал. Большие рубли сшибем!
Фролов провожал председателя до выхода и, волнуясь, старался объяснить:
— Кукушкин артист-забойщик. А лучше Степанова кто крепит? Бондарчук по буру отличник, а до этого всех их мешали в кучу! И среднее выводили, все графики строили на среднего. Кунцов не верит в наш первый штрек. И он прав по-своему. При средней работе не выручит штрек! Затухнет звезда...
— А вы...
— А мы убьем обезличку. Каждый из нас проявит себя!
— И это ты придумал?
— Нет, я только учусь. Кукушкин придумал, Кудреватых и еще кое-кто...
— В добрый час, товарищ, смелые города берут!
— Ускорите посадку четвертой лавы?
— О-о! Сейчас же пойду к Кунцову!
* * *
Тяжелую ночь провел Кунцов.
Заснуть не удавалось. Он лежал и думал, пока мысль не превращалась в боль. Тогда он вскакивал, зажигал свечу и принимался ходить. От быстрой ходьбы пламя свечи металось, а вместе по стенам металась косматая безобразная тень.
Вспоминать о Марине было всего больней. Пережитое жгло обидой. Он ходил и курил, садился и вскакивал и все разговаривал сам с собой, топорща пальцы.
— А все-таки, я не стал смешным. Не сказал ей ни слова!
А сам был уверен.
— Знает! Отвергла...
— Почему? — искрение удивлялся он, — раньше иначе на меня смотрела. Изменился я, что ли? Испортился, стал другим?
Не мог допустить, чтобы так, без причины, отвергли его, Кунцова!
Вспоминался Звягин с его сумасшедшей удачей, с проклятой печью, губившей все.
— Вот что мне надо, — хитро придумывал Кунцов, — затмить! Еще ярче устроить! Удивить, как тогда, когда потеряли пласт...
Но поморщился от такой ребяческой выдумки, вспомнил о водке, стоявшей в шкафу, выпил сразу и много, надеясь отвлечься и заснуть.
Алкоголь не принес спокойствия. Еще более обострил мучения, а сверлящие мысли сделал тоньше и проницательней.
Теперь уже Марина становилась неглавным.
— Удивить, как тогда? — язвил он себе. — Да нечем, нечем! Ты выдохся, командир производства! Оттого-то другие и обогнали тебя...
Поникал головой и пьяно жаловался.
— Я хмурый, а они веселые. Потому что могут, потому что имеют силу... Нет, не так! Они веселы и хохочут, а от этого у них сила, от этого они все могут. А я как сломанный...
