Наряду с идеей двух натур, Сковорода очень часто упоминает «три мира»: большой, малый и символический. Например, в начале диалога «Потоп змиин» философ пишет: «Суть же три мира. Первый есть всеобщий и мир обительный, где все рожденное обитает. Сей составлен из бесчисленных мир-миров и есть великий мир. Другие два суть частные и малые миры. Первый – микрокосм, сиречь мирик, мирок, или человек. Второй мир символический, сиречь Библия. В обительном коем-либо мире солнце есть око его, и око сие есть солнце. А как солнце есть глава мира, тогда не дивно, что человек назван микрокосм, сиречь маленький мир. А Библия есть символический мир, затем что в ней собраны небесных, земных и преисподних тварей фигуры, дабы они были монументами, ведущими мысль нашу в понятие вечной натуры, утаенной в тленной так, как рисунок в красках своих».
Суть этой мысли, идущей еще от Филона и Климента Александрийского, заключается вот в чем: Бог объявил себя в (1) природе, (2) человеке и (3) Священном Писании, – то есть природа, человеческое сердце и Библия являются тремя «книгами-мирами», читая которые человек способен познать сущность вещей.
Куда ни брось взгляд, вселенная гармонична и прекрасна – длань Бога Творца заметна в каждой песчинке, былинке, букашке… Тот, кто не видит этой Божьей длани, а говорит, что все на свете возникло будто бы само собой, вследствие случайного сочетания атомов, – просто безумец. Ведь это то же самое, что и, подкинув вверх груду отдельных букв, надеяться, что они упадут на землю текстом «Илиады» Гомера. Точно так же и сердце человека. Зачем искать Бога неизвестно где, когда он в каждом из нас? Сковорода любил повторять слова Евангелия от святого Иоанна: «…но стоит среди вас Некто, Которого вы не знаете». И наконец – «символический мир Библии» – книги, которая является «альфой» и «омегой», началом и концом всего учения Сковороды.
Библия – это книга книг. Вспомним, например, как прославленный киевский ритор XVII столетия Антоний Радивиловский говорил, что Библия – это та единственная книга, которую Господь взял со своей небесной библиотеки и собственноручно отдал людям, чтобы они знали, что им делать в этом мире. Но Сковорода мыслит куда сложнее. Для него Библия – не больше и не меньше, как сам христианский Бог. Вспомним начало Евангелия от святого Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Все через Него на́чало быть и без Него ничто не на́чало быть, что на́чало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Значит, Бог являет свое естество сначала в слове и через слово же ведет все сотворенное Им назад к самому себе. А если это так, размышляет Сковорода, то между морфологией бытия и морфологией Божьего слова существуют какие-то фундаментальные параллели, и когда ты постигнешь смысл Священного Писания, ты одновременно постигнешь природу всех вещей. Итак, способ мышления нашего философа, как писала известная немецкая славистка Элизабет фон Эрдманн, основывается на «устойчивом трансфере между текстом и жизнью. Текст [Библии] и правила его понимания превращаются в модель жизни и мира, а жизнь и мир постоянно перетекают в этот текст». Именно поэтому все творчество Сковороды – это один большой комментарий к Священному Писанию, попытка разгадать тайный смысл библейских образов-символов. Отсюда же и бесчисленное число цитат, парафраз, аллюзий и реминисценций из Священного Писания, которыми пестрят страницы произведений Сковороды. Нередко Сковорода превращает Библию в едва ли не единственную материю мышления, то есть начинает «думать Библией». Читатель, не привыкший к такой манере философствования, будет просто в отчаянии. Недаром неокантианец Густав Шпет писал когда-то, что Сковорода имеет привычку до изнеможения засыпать глаза своего читателя «библейским песком».
