Анекдот как жанр русской словесности | страница 60
– Правда, правда, говорил, не отрицаюсь.
– А так как тому не больше шести месяцев, как я переродился, то можно ли требовать чего-нибудь от полугодового младенца?
Духовник, при всей своей серьезности, не мог не рассмеяться.
Д’Акоста собирался ехать в Москву и заботился об экипаже. Случайно он узнал, что голштинский камер-юнкер Берхгольц собирается туда же и поедет в собственной карете. Д’Акоста попросил его: не возьмется ли отвести в Москву его шинель? Тот согласился, но спрашивал: кому ее там отдать?
– Не беспокойтесь, – отвечал д’Акоста, – я ее надену на себя и как только приеду в Москву, тотчас же и избавлю вас от нее, удалившися вместе с нею.
В Москве д’Акоста столкнулся на Страстном Бульваре с двумя сумасшедшими, которые считали себя за одного человека и требовали, чтобы д’Акоста их разделил, угрожая в противном случае сделать с ним то же. К счастию, д’Акоста вспомнил, что в кармане у него было несколько дроби, почему, вынув ее, разделил между сумасшедшими поровну и сказал: «Теперь вы уже не составляете одного целого, а каждый из вас есть целое с дробью», – чем и избавился от угрожавшей опасности.107
Один гвардейский офицер108, заведомо побочный сын, но неизвестно чей, вздумав посмеяться над жидовским происхождением д’Акосты, спросил шута:
– А скажи-ка, д’Акоста, кто такой был твой отец?
Но шут, нисколько не смутившись, отвечал:
– Если б ты спросил твою мать: чей ты сын? то и она не могла бы отвечать на это.
Один весьма глупый камергер109 спросил как-то д’Акосту: зачем он разыгрывает дурака?
– Конечно, не по одной с вами причине, – отвечал шут, – ибо у меня недостаток в деньгах, а у вас недостаток в уме.
Кто-то спросил д’Акосту:
– Правда ли, что когда дети бывают остроумны в юности, то под старость делаются великими глупцами?
– Не могу сказать наверное, – отвечал шут. – Но ежели правда, то ты был в младенчестве превосходный разумник.
Когда в Петербурге получилось известие, что один русский отряд, оплошав, был где-то разбит шведами110, то многие русские с неудовольствием говорили:
– Удивительно! как будто это не те же шведские овцы, которых мы неоднократно прогоняли!
– Овцы-то те же, да видно, пастух был у них другой, – возразил д’Акоста.
Однажды, в присутствии госпожи, которая, величаясь своею знатностью, старалась отличиться высокоречием, шут д’Акоста отдал своему слуге