Разговор принял неудобный поворот. Я не хотела обсуждать отсутствие у меня друзей, я хотела…
Мадемуазель Бреган указала на мою чашку:
– Пей, а то остынет.
Пока я заглатывала еле теплый кофе, она смотрела на меня с такой искренностью и проницательностью, что это приводило меня в замешательство и заставляло предполагать в ней способности читать мои самые потаенные мысли.
– Ты когда-нибудь была в cinématographe?[21]
– Где?
Ее вопрос меня озадачил, я представления не имела, о чем она говорит.
– Движущиеся картинки. Фильм.
Термин был мне известен, но никаких фильмов я ни разу не видела. Мама этого не одобряла.
– Ты не была. Великолепно! Тут неподалеку есть один. Не такой большой, как в Берлине, но и не настолько дорогой. Он находится в зале кабаре, и там в будни по вечерам показывают фильмы. Хочешь пойти? Я обожаю кино. Полагаю, это развлечение новой эпохи, в сравнении с которым театр вскоре будет казаться устаревшим. Картина «Der Untergang der „Titanic“»[22]. Ты знаешь, о чем это?
Я кивнула:
– «Титаник» затонул после столкновения с айсбергом.
Это я помнила, потому что два года назад, когда произошла трагедия, каждый мальчишка-газетчик дни напролет выкрикивал похожий заголовок.
– Именно так, – сказала она. – Многие погибли. Это должен быть очень интересный фильм. Его выпустила компания «Континентал-Кунстфильм» в Берлине. Там строят для съемок целые студии. – Мадемуазель Бреган сделала знак официанту принести счет и добавила: – Если поторопимся, то успеем на первый сеанс.
Я знала, что нужно отказаться, поблагодарить за кофе и советы и вернуться домой, пока не поздно. Лизель будет беспокоиться, расскажет маме, что я задержалась, и…
Мадемуазель положила на блюдечко монеты вместе с чеком и встала, протягивая мне руку:
– Быстро, Марлен. Нам надо поспешить на Stadtbahn![23]
Как я могла устоять? Схватив учительницу за руку, я позволила сбить себя с пути.
Я плакала.
Не могла сдержаться. Печаль, смешанная с изумлением, обострила мою чувствительность, и предел был перейден, как только на провисающей простыне, прикрепленной к стене в качестве экрана, ожили зернистые образы: затерянный в океане титан, застывшие на палубе в ожидании своей участи мужчины, теснящиеся в спасательных шлюпках женщины – свидетели катастрофы. В один момент я даже схватила мадемуазель за коленку – настолько меня ошеломило зрелище. Я забыла, что, хотя мы и находимся в темном зале, пропахшем пивом и сигаретным дымом, вокруг нас сидят люди. Их приглушенные возгласы и отпускаемые шепотом замечания усиливали впечатление от немого изображения.
